Сибирские огни, 1950, № 2

Мы, от страха затаив дыхание, ждали, что будет. Но волк не ше­ велился. Тогда мы немного осмелели и подошли поближе. Волк стал виден совсем хорошо. Кровь, вытекшая из перегрызенного горла, з а ­ стыла на снегу. Радость, что Черликпен из этой неравной схватки вышел победи­ телем, рассеяла весь страх, пережитый нами в эту ночь. Мы начали обсуждать, что делать с волком. — Надо содрать шкуру с него,— говорила сестра. — И продать её,— добавил Пежендей. — И купить мяса,— сказал я. Наш верный Черликпен всё ещё не мог оправиться. Он не вставал. В глазах его была тоска, он жалобно скулил. Вскоре вернулась наша мать. Она принесла маленький комочек чаю и горсть соли. Но нам было не до этого. Мы наперебой стали ей рассказывать, что произошло. Но все наши восторженные рассказы как будто не касались матери. Казалось, она думала о чём-то другом. Это передавалось нам. Мы тоже замолчали. Мать молча направилась к чуму. Мы последовали за нею. Когда мы вошли в чум, Черликпен лежал без дыхания. Он был мёртв. Не стало нашего верного сторожа. Всей семьей мы хоронили Черликпена. Положили его вберестяное корыто и. поволокли в лес. Похоронили его в густом лесу, подкорневи­ щем свалившегося громадного дерева. — Когда Черликпен был живой,— сказала мать,— я ему поручала вас, детки мои, а сама ходила по людям, зарабатывала кусок хлеба. Теперь нет нашего верного Черликпена. Голос её дрожал от горя. Немного постояв, мы молча направились домой. Чум показался нам совсем опустевшим. Не было Черликпена, не штало слышно его голоса. Несколько дней мы прожили в этой страшной, пугающей тишине. И пришёл день, когда мать сказала: -— Пойду на Терзиг, устрою на работу тебя и Пежендея. Мать отправилась на речку Терзиг. Мы вышли, чтобы проводить •её. Стоял ясный день. Ни одного облачка на небе. Оно было чистое, голубое, точно кем-то старательно промытое. Земля, покрытая снегом, сверкала белизной. На этой белой глади чётко выделялась чёрная фи­ гура нашей матери. Мы провожали её глазами, пока она не скрылась за лесочком. В тот день мир мне казался удивительно чистым, прекрасным. Я был тогда ещё очень мал, чтобы задумываться над тем, почему под этим чистым счастливым небом так горька и беспросветна наша жизнь, так беден и убог наш берестяной чум. ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГДЕ СЧАСТЬЕ? Г л а в а п е р в а я Я ПОПАДАЮ В ДОМ Мне исполнилось восемь лет. Наша семья стала убывать. Один за другим уходили в батраки. Однажды мать говорит: