Сибирские огни, 1950, № 2
хевека — полную чашку. Ну, а шубу сошьёшь — так и дунзы* тебе — хоть целую горсть бери — не пожалею. Выбросив эти слова, он часто задышал, словно после тяжёлой ра боты, и, набив табаком трубку, стал пускать клубы дыма. Затянувшись несколько раз, он ласково взглянул на Албанчи: -—' А с тобой, толстушка, мы завтра же, с утра за дровишки при мемся. Вдвоём работать будем, в лесу. И, чуть толкнув локтем соседа, прибавил, сверкнув воспалённым краешком глаза: — С этакой красавицей, с молодой, да с жирной,— за дровами у нас дело пойдёт! Он сидел развалясь и говорил нараспев, как воркуют голуби. И вдруг, в упор, нацелился на меня: — Ну, а ты, сорванец, ты что будешь делать? Всё, небось, норо вишь стянуть, где что плохо лежит? Тут и вся твоя работа? Так, что ли, говори? Я ещё крепче прильнул к матери и зарыл голову в её лохмотья. Зачем я ушёл? Почему не послушался матери? Что теперь будет? Г л а в а ш е с т а я ВМЕСТЕ С ТАБУНЩИКАМИ Тостай не дал меня в обиду. — Нашёл кого пугать! Сердце сорвать захотел — с большим бы разделался,— сказал он, обернувшись к баеву угоднику. — Ишь, какой лев нашёлся, на человека рыкает! Вот я тебя, со бака, проучу! — всё грознее шумел расходившийся десятник. И, схва тив лежавшие у очага конские путы, уже собирался вытянуть ими по спине моего заступника. Но тут и другие повскакали с мест. — Если ты,— кричат,— Тостая тронешь, мы тебя проучим! — и ста ли к нему подступать. Десятник притих, захлопал глазами то на нас, то на них — и выкатился из юрты. Настала ночь. Ещё веселее потрескивает костёр, осаждённый людь ми. Кто мокрые обмотки сушит, кто подлатывает расхлябанные идики; иные с прищёлком выпроваживают ползучую, по складкам, нечисть... — Ну, сынки,— сказала мать,— охота поутру верней, чем среди ночи; давайте соснём. И, облокотившись на вьючную суму, она поло жила мою голову к себе на колени. — Мы сегодня,— прибавила она, помолчав,— истоптали много снега... У вас, сыночки, не найдётся ли чем посветить в животе? Тостай отложил в сторону своё дело: — Угощенья не припасли, свои люди — не побрезгуйте. Он подошёл к полочке у входа в юрту. Что он поднесёт нам от туда? Бежит-бежит время, а Тостай всё скребётся у полки. Вот он ста вит перед нами, на дне маленького корытца, с чашку хевека и дере вянное ведёрко, а сам идёт на своё место. Мать посмотрела — чтопо лучится, если мы втроём съедим поданный нам ужин и, сказав: «Съешь ты, мой сын» — высыпала хевек в чашку, налила до половины чёрного чая, счистила с краёв ведёрка подсохшую сметану в чашку, помешала кушанье рукой, сложенной в кулак, из которого торчал вниз указатель ный палец — и протянула мне. Костёр уже догорал, и люди стали прятаться в красноватой мгле. * Д у н з я — дешёвый табак.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2