Сибирские огни, 1950, № 2
горах лежал клочьями туман, по небу лениво ползли облака. Мои спутники все уже были на но гах. Мошков полулежал под кедром, а Павел Назарович качал его больную ру ку. Увидев эту сцену, я твёрдо решил делать операцию, и сразу же, как толь ко встал, начал готовиться к ней. Пришлось ещё раз осмотреть руку. Большой палец был весь чёрный, боль притупилась, и опухоль распространи лась по всей руке. — День-то давно наступил, чего тя нешь... — сказал Мошков с упрёком. Совсем неожиданно выяснилось, что во вьюках не оказалось железной ко робки, в которой хранились кое-какие хирургические инструменты. Они были отправлены с грузом, который Кудряв цев забросал вверх по Кизыру. ' При шлось готовить охотничий нож. Шёлко вая леска для ловли рыбы оказалась как нельзя кстати: она заменила нам шёлковый материал, которым врачи зашивают раны. Вторым инструментом была обыкновенная швейная игла — это всё, чем мы располагали. Пока я готовил бинты, иод, а Сам- буев и Алексей расплетали леску, Ле бедев успел отточить на гладком осел ке нож. Он был небольшого размера, гладкий и хорошо отполированный. За тем всё это: иглу, нитки, нож хорошо прокипятили и промыли в спирте. Мошкова усадили на мох, под тонким кедром. Он беспрекословно подчинялся всем распоряжениям и, видимо, не ду мал о тех последствиях, которые могли быть после операции, сделанной не опытной рукой. Кто-то принёс белое длинное полотенце. Павел Назарович обмотал им ниже локтя руку Мошкова и крепко привязал её к кедру. До по следнего момента я всё ещё не верил, что придётся делать операцию и ждал, что какая-то случайность избавит меня от этой работы. Но время незаметно привело нас к решающему моменту: от казываться было поздно... Когда я взял кисть руки больного, все сомнения вдруг отлетели прочь. И операция была сделана. Пока я возился с рукой, Павел На зарович уговорил Мошкова выпить пол кружки спирта. Буквально через две— три минуты Мошков стал впадать в за бытье. Он ешё некоторое время пытал ся о чём-то рассказывать, но язык уже не повиновался ему, и вместо слов из его уст вылетали невнятные звуки. Так он и уснул там под «операционным» кедром. День был пасмурный. Потемневшие облака ползли низко над горами, в тай ге было тихо. Я сидел за дневником и не заметил, как пошёл дозкдь. Внача ле он был мелкий, покрывая водяни стой пылью хвою и увлажняя* мох, но скоро усилился, и по реке заиграли бес численные пузырьки. Мы перенесли опьяневшего и спяще го Мошкова в палатку, а сами разме стились, кто под кедром у Алексея, кто* с Павлом Назаровичем, и каждый за нялся своим делом. А дождь всё шёл и шёл. Во второй половине дня по доли не пронёсся холодный ветер, и тотчас же, ютившийся в расщелинах гор, ту ман стал густеть и покрывать отроги. Похолодало, и вскоре хлопьями повалил, мокрый снег. Ещё дружнее забарабани ли по палатке скатывающиеся с хвои крупные капли влаги. Костёр через час погас, и окружающие нас предметы ис чезли под покровом выпавшего снега. Казалось, весна вновь покинула нас,, брошенные ею цветы теперь сиротливо выглядывали из-под снега, печально покачивая сморщенными от стужи го ловками. Мошков бредил, ворочался, но не пробуждался. Вечером, когда и без того мрачный день начинал темнеть, от реки, разры вая тишину, прокатился выстрел. Мы выскочили на берег. Перерезая вкось Кизыр, к нам приближались две лод ки. Это Арсений Кудрявцев с товари щами возвращался сверху, куда он от правился с грузом экспедиции ещё 2-го мая. Я схватил бинокль и стал рассматривать гребцов. Их было шесть* человек. «Все живые», — подумал я. Нехватало одной лодки, которая, как оказалось, уже на обратном пути была, разбита в шиверах. Сколько искренней радости было в- этой встрече! Люди ещё не успели сой ти на берег, а их буквально забросали, вопросами. Докуда дошли? Большие ли там го ры, есть ли звери? — о чём только не расспрашивали! А повар Алексей мол ча схватил в объятия огромную «тушу» своего приятеля Тимофея Курсинова и повёл «к себе» под кедр. Они расска зывали друг другу обо всём, что про изошло у каждого за истекшие полме сяца. Затем Алексей стал шёпотом чи тать Курсинову своё таинственное пись мо. Читал и плакал, а Тимофей, хло пая по плечу загрубевшей рукой, чуть слышно басил: — Зря роняешь слезу! — Эх, брат... — говорил Алексей после глубокого вздоха, — хорошая она у меня, добрая да ласковая... — Будет тебе, говорю — зря, — утешал приятеля Курсинов. — Поди, свои есть в деревне, помогут... — Да я не плачу, не-ет, это от ра дости, Тимофей Александрович. Так они, не досказав всего друг дру гу, не наговорившись, уснули там же- под кедром. Скоро всё в лагере угомонилось. Тёмная, безрадостная ночь легла на до
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2