Сибирские огни, 1950, № 2

■высоченных гольцов, загромоздивших восток, начиная от Пезинского бело- горья до крутых склонов Торгака. Ког­ да смотришь на Саяны с белка Окунё­ вого, поражаешься контрастом в очерта­ нии этих гор. Рядом с грандиозными пиками, манящими своею недоступ­ ностью, видишь примостившиеся не­ большие плоскогорья. Эти плоскогорья, простирающиеся в самых различных на­ правлениях хребта, с одной стороны, обрывающиеся мрачными цирками, а с другой — сглаженными, словно приутю­ женными, отрогами. Вершину белка мы покинули в пять часов. Солнце, миновав зенит, скатыва­ лось к горизонту. Быстро таял снег, и по лощинам всё громче, всё задорнее пели мутные ручьи. Лёгкий, еле улови­ мый ветерок неТ-нет да и налетал с во­ стока, окатывая нас холодными струями. Когда мы шли по тайге, мягкие ве­ сенние сумерки уже спустились в кот­ ловину. Словно погрузившись в прош­ лое, призадумались горы. Дремала тай­ га, всё вокруг затихало, успокаивалось. Чистый воздух был насыщен запа­ хом разнеженной солнцем за день кед­ ровой хвои. Сквозь него можно было уловить и запах весенних цветов. Как хорошо бывает в лесу в такие ночи, как легко дышится! Идёшь и не знаешь усталости, а уснёшь — долго не пробу­ дишься, такова весна в Саянах. Когда до слуха долетел шум Кизы- ра, было совсем темно. Звёздное нёбо, бросая бледный свет, помогало нам про­ бираться сквозь чащу. Мы шли молча, стараясь не нарушать общего покоя. Но вот из глубины окружающего нас леса послышалось пронзительное ржание от­ бившейся от табуна лошади. Ей ответи­ ло протяжное эхо, и снова всё смолкло. Лагерь был недалеко. Скоро в теМиоге блеснул огонёк. Мы ускорили шаг. Подойдя бесшумно к палаткам, мы •увидели необычную картину. Все, ви­ димо, спали, догорал костёр, было ти­ хо и только река, взбудораженная веш­ ней водою, плескалась в крутых бере­ гах. Под кедром, среди ещё не убранной после ужина посуды, сидел повар Алек­ сей. Склонившись над кухонным ящи­ ком, он читал то самое письмо, которое принёс ему Мошков. Черня прибежал раньше нас в лагерь и сидел против Алексея, поджав задние лапы. В его позе было столько сочувствия и внима­ ния, что мы невольно задержались, что­ бы своим появлением не оборвать эту сцену. Никто из нас не знал содержа­ ния письма, и тогда, глядя на Черню, казалось, что только он один проник в его тайну,—уж очень участливо наблю­ дал он за Алексеем. А тот всё читал и улыбался, потом поднял голову и долго ■смотрел на собаку. Наконец, . Черня шагнул вперёд, и Алексей обнял его. — Иди сюда, — подтаскивая Черню ближе, говорил он, — я всё расскажу тебе, ты ведь не разболтаешь... Увидев нас, пряча письмо, шёпотом доложил: — С Пантелеймоном Алексеевичем плохо... В это время из темноты показался Мошков. Он не поздоровался.- Он до того исхудал и измучился, что приходи­ лось удивляться, как после стольких бессонных ночей ещё мог двигаться. Мошков ни о чём не спросил и ни слова не сказал о болезни. Подброшен­ ные в костёр дрова вспыхнули ярким огнём. Я молча разбинтовал его боль­ ную руку. Большой палец совсем почер­ нел, вздулись вены, и опухоль на руке дошла до локтя. Не знаю почему, но я тогда окончательно решил, что у Пан­ телеймона Алексеевича имеТшо гангре­ на. Для меня было ясно, что при ган­ грене операция неизбежна, иначе бо­ лезнь закончится трагической развяз­ кой. Но как её делать, не зная самых элементарных правил хирургии, не зная анатомии руки? Можно представить, сколько мыслей, самых невероятных, пролетело в голове, пока я осматривал руку! Мошкова я считал близким себе человеком, не один год мы делили с ним радости и невзгоды путешествия по тайге, и теперь я должен был отрезать ему какую-то часть руки, отрезать — не имея для этого ни опыта, ни знаний, и в обстановке, самой невероятной для операции. Отправить его обратно в жи­ лые места было невозможно да и поздно. Подавленный этими мыслями, я опу­ стил руку и посмотрел в упор на Мош­ кова, всё ещё не решаясь произнести последнее слово. — Ну, что? — спросил он тихим, ис­ страдавшимся голосом, и в этом «ну, что?» прозвучала мольба, будто он це­ лую вечность ждал меня, надеясь, что я принесу ему облегчение. — Придётся резать палец, — отве­ тил я, стараясь придать своему голосу непоколебимо решительный тон. — Это ведь долго будет, отруби то­ пором сразу, чтобы не мучиться, — тихо ответил он. И я увидел, как выд­ винутый вперёд подбородок вдруг за­ дрожал, как заморгали глаза больного: — Не могу, сил нет! — И он тяжело вздохнул. Наблюдая за Мошковым (мне была известна его большая сила воли), я ре­ шил, что он действительно может отру­ бить себе руку. Мы договорились отложить опера­ цию до утра. Я ещё хотел верить в то, что у Пантелеймона Алексеевича не гангрена и что, может быть, само вре­ мя окажется для него хирургом. Когда я проснулся, утро только что осветило бледным светом долину: на 8. «Сибирские огня» № 2.