Сибирские огни, 1949, № 6
ботал, учил нас! Заломы разбивать ма стер». «Ну, да тебя он уважает! — ответил его^товаршц, — а на нас глядит с насмешкой, как будто всех превзошёл. У! Так бы и выругал его прямо в гла за» . «Чего же не выругаешь?» «Ну все-таки уважение не позволяет. Вы знаете, — обратился он к нам и даже кепку свою одним ударом руки лихо сбил на затылок, показывая какую-то отчаянность и открыв юношеский чистый лоб,— он что делает! Под залом подка тится, сузит свои гляделки и, как бы невзначай, укажет: «Забросьте, ребята, вот за это бревёшко». И как кто воро жил ему!» «Ну, надо и свой глаз наме тать, — сказал Кеша, -— ты себя дерз ко с ним ведёшь, он этого не любит. А ты учись!..» Комсорг рассказал нам, что Пётр Гордеевич — так зовут замечательного мастера — теперь сплавом не занимает ся, работает в заповеднике егерем и указал, где его найти. Давешний «но мер» он сам не видел, но уверен, что Пётр Гордеевич показывал его кстати, а не «из любви к искусству». Мы по благодарили его и вскоре двинулись вниз к Индеям. 12 На правом берегу Маны, на отлогой террасе, стояли два недавно выстроен ных дома. Около них были разделаны большие огороды, сплошь покрытые го лубоватым листом капусты и уже побу ревшей картофельной ботвой. Мы выта щили лодку на берег и поднялись по тропинке. Напротив, за рекой, под нимался высокий берег, на каменных его уступах стояли длинные стройные ели и темнозелёной хвоей почти сплошь за крывали камень. Излучина реки на за кате отливала медью. В чистую горницу мы прошли через огромные сени, где были сложены, со ставлены и подвешены различные хо зяйственные предметы: вёдра, сбруя, накомарники, кочаны капусты, огромные круги подсолнечников с завёрнутыми спиралью рядами крупных чёрных се мян, сани, топоры, пилы, вёсла, дрова, сети, глиняные горшки — всё, что мы привыкли видеть в колхозном амбаре. Здесь был временный склад имущества заповедника. Мы постучали в дверь и, услышав голос хозяина, вошли. Горница была чисто прибрана, впрочем в Сибири этим не удивишь: чистота в доме —• гордость сибирячки. В избе пахло сушеной в печ ке ягодой, половики были постелены по всему полу. У окна длинной гирляндой висели на верёвке краснеющие помидо ры. На подоконнике лежал прекрасный образец известняка с вкраплениями халькопирита, — мы с Николаем Ва сильевичем находили такие же против устья реки Изых. Хозяин, — лет побольше пятидесяти, суровый на вид человек, встал нам на встречу. При очень мощных плечах, он был тонок в поясе и на первый взгляд казался тучным в плечах и худощавым в бёдрах. Походка у него была лёгкая и упругая, он был весь «как литой» — это выражение очень подходило к нему. Мы сказали, что хотим оставить ему лодку, так как дальше пойдём пешие и упомянули комсорга, который направил нас к нему. — А где вы встретили Иннокентия? — спросил он. — Пониже Изыха, там, где вы так замечательно расправлялись с брёвнами. — Баловство! — сказал он, махнув рукой, — мне врач запретил фокусы по казывать: — сердце! Мне бы и нечего лезти,—он произнёс это слово по-сибир ски,— но не могу глядеть спокойно на плохую работу, и полез!..— Он схва тил с промытого до желтизны подокон ника потёртую меховую шапку и быст ро пошёл к двери. — Там ребята про ходящие, не задели бы вещи в лодке!— Андрей Константинович пошёл за ним. Он скоро вернулся, принёс один рюк зак, другой, нёс Андрей Константинович. — Какие-то несурьезные ребята! — сказал он. — Я им показал тропу, а они вернулись, говорят — не поняли дорогу. А там слепой пройдёт. Пойду попроведаю, чем дышат. В лице его, угрюмом и сосредоточен ном, главными, как бы руководящими всеми переменами в нём, были глаза, острые, недобрые, спрятанные в при пухших веках. Но в них иногда мелька ло живое и тотчас пряталось. Похвалу его мастерству он принял с совершен ным равнодушием, а вот при упомина нии о Кеше в них что-то блеснуло. Теперь он пробыл в отсутствии пол часа. — Дал им ведро картошки,— сказал он, — пусть ночуют. Жалуются — труд но на сплаве работать! Меня не разжа лобишь, нет. Я собственного сына не балую: он всё надеется на отца, а я на кого надеялся? Дорогу себе пробил сам, знаменитым плавуном по всему Сисиму числился — было за что и числить! Всё это говорилось уже в избе, где он насыпал пригоршню махорки на стол для моего товарища и кедровых орехов для меня и теперь растапливал желез ную печку, чтобы вскипятить чайник. Во всех его движениях была сноровка сибиряка-охотника, умеющего всё сде лать для себя и принять прохожего го стя. — Вон Кеша говорит: воспитывай мо лодёжь, цены тебе не будет. Я, — от вечаю, — свою цену знаю, а вот как ты сам стал мастером? Смеётся. Он вам не открылся? Нет? А он точно, как я в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2