Сибирские огни, 1949, № 6
жется? Говорили о прекрасном этом де реве. Неуклюжее немножко, тоже чуда коватое, но — уж и родное же! Тяжё лое... Вы попробуйте снять с листвен ничного леса кору, — нипочём не спла вите: могучая тяжесть в ней. — А почему лиственница не гниёт в воде? Не потому ли, что она смолевая? — Ну, нет, — ответил он с готовно стью всё . объяснить и радуясь тому, что мы проявляем настоящий интерес к дорогому для него делу, — самое бо гатое смолой дерево — сосна, а в ли ственнице бывает сера. Не та, кото рую в Сибири жуют, а заводится она с коры, проникает вглубь как бы жидкостью, и такую лиственницу мы зо вём сернистой. А бывает, что сера эта затвердевает и кольца древесины в этом месте перестают нарастать. Вокруг же древесина нарастает: получается такой углублённый челночёк. Вот эти две ли ственницы будут бракованные. Вторую мы называем «серянка». — Но что лиственница — вечное де рево, это — да! Вот я вам скажу: мой отец прожил сто двадцать два года. Так ещё его отцом, моим дедом, были за биты лиственничные столбы для запло та — у нас усадьбы огораживали вы сокими заборами на крепких столбах. Мы с братом стали переставлять их, так внизу, где столб в землю был вко пан, топор никак не брал: как сталь! Дед тоже не менее восьмидесяти лет, как забил их, — вот и считайте: набе гает две сотни лет. Всего интереснее было то, что Иван Романыч о долголетии лиственницы го ворил с изумлением, а о долголетии отца и деда, как о самом обычном де ле. Я сказала, — он рассмеялся: — А ведь и правда, я привык, что у нас в роду корень крепкий. Мне до тридцати пяти лет никто не верил, что я женат. Говорили: парень. — А сколько вам сейчас? — Пятьдесят! — и досказал: — Отец мой специальности особой не имел, жил в батраках, но более все го был он рыбак. И сам любил рыбу ловить, и делал всякие снасти — по том он этим и жил. Ещё мы с ним уголь выжигали в кучах, раньше ведь на выплавку металла древесный уголь шёл. И вот сколько отец прожил! Толь ко последние восемь лет зрения ли шился, а слух и память сохранились на удивление. Зубы были все целые, только стёрлись. Очень одобрял, когда я в лесной вуз пошёл. Отец был при родный таёжник, а уж на реке ничего не боялся... — Ну, если правду сказать, на реке опасаться надо, — сказал Федосеич, — вон, может, слышали — человек уто нул? А ведь это был охотник, рыбак замечательный. — Ну — это уж редкая случай ность! — ответил Иван Романыч. — А на реке эта случайность всег да стережёт! — горячо возразил Федо сеич. — Это такой человек, как вот эта лиственница — вечное дерево, не ме нее бы вашего отца прожил. Ему хотелось, чтобы Мана не отста ла от неведомой ему алтайской приро ды в выращивании долголетних и креп ких людей. Несмотря на дождь, мы решили плыть и распрощались с обоими това рищами. На прощанье Федосеич сказал о пороге: —- Вы тут плывите спокойно, ничего не думайте, «он» только у правого берега шумит в стороне. Идите левым прямо по водосливу. Опасайтесь толь ко косы, — там напротив утёс вышел в реку и, как будете косу обходить, вас под утёс потащит. Не бойтесь, у него за плечиком тихое место, улов! Утёс был крепкий, коренастый, на верху у него росли сосны, и серый ка мень был расцвечен мхом — белым и зелёным. Лодка пронеслась мимо него, обогнула и плавно пошла по тихой зер кальной воде. 11 У нас с Андреем Константиновичем было решено, что мы сплываем не до са мого устья Маны, а до заповедника, продаём свою лодку — по нашим пред положениям .охотники купить лодку все гда найдутся — и, взяв рюкзаки на плечи, пересекаем заповедник и выхо дим в Красноярск. Самым живописным местом на Мане считают Урманскую петлю. Но Мана и дальше была так же привлекательна. Мы осмотрели Сайково-Тустатское ме сторождение шиферного сланца —• сви ту пластов, мощностью в двести метров! Это не значит, конечно, что на берегу Маны была двухсотметровая скала: сланцы круто падали, и мощность их мы меряли не по высоте обнажения, а шагая рядом с ним по берегу. Эти сланцы так вязки, что пробиваются гвоздями, не разламываясь, и слои их похожи издали на сухую лиственни цу с закрученной древесиной. Около Тустата мы вспомнили встречу с лесо заготовителями у Богатого ручья. Мы нашли и «Писаницы» на скале, о кото рых упоминал Федосеич. Потом мы отыскали «Печн» и поздно вечером оказались без ночлега. Становиться в темноте — плохое де ло! Мы решили спускаться до посёлка Береть. На реке было уже так темно, что очертания берегов сливались с не бом, которое мы различали лишь по тускло и редко поблёскивающим звёз дам. Но берег узнавался и по тёплому воздуху и по аромату подсыхающих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2