Сибирские огни, 1949, № 5

яичивает себя теми фактами, которые почерпнуты им за время пребывания на месте действия будущего очерка из раз­ говоров с окружающими людьми и из непосредственных собственных наблюде­ ний. Естественно, что материал художе­ ственного произведения, а тем более очерка, складывается из увиденного пи­ сателем и услышанного им. Но строить весь очерк только на принципе: «при­ ехал, спросил и услышал», значит за­ ведомо обеднять материал, лишать себя возможности домысливать, художествен­ но обобщать факты. Писатель ходит по пасеке с её за­ ведующим Шалагиным. Рисуется жи­ вая сценка. Гость удивляется, что на цветах кипрея очень долго не высыхает роса. Шалагин, усмехнувшись, подзы­ вает мальчугана, едущего верхом на лошади по кипрею, и предлагает гостю потрогать сапоги всадника. Ладонь мо­ ментально прилипает к голенищу. Даль­ ше Н. Установил пишет: «— Смола! — говорю я первое, что приходит на ум. — А ты лизни,— советует Шалагин. И тут мне всё становится понятным. Не смолой, а мёдом вымазал парнишка сапоги! Тем самым мёдом, что в виде «сладкой росы» сверкает на лепестках кипрейных цветов. — Вот, братец, каков кипрей,— взволнованно говорит Василий Фёдоро­ вич.— Большое будущее принадлежит этому медоносу». Пока всё как будто хорошо — зримо, конкретно, живо. Но вот осмотр кипрей­ ного поля продолжается. Однако дей­ ствия уже никакого нет, просто идут два человека и разговаривают о кипрее. И писатель, желая сообщить всё, что он узнаёт из беседы с Шалагиным, вынуж­ ден перейти от живописного рассказа к сухой протокольной записи. Читаем дальше: «И Шалагин начи­ нает знакомить меня с биологией этого растения, рассказывает о той важной и интересной работе, которой он зани­ мается на опытной пасеке. Кипрей или Иван-чай — постоянный спутник человека. Его можно встретить на вырубках, гарях, железнодорожных насыпях, межах. Медоносность кипрея баснословна. Если один гектар гречихи выделяет за сезон...» Что это? Художественный очерк или глава из учебника? Но поспешим вслед за писателем и Шалагиным дальше. Они продолжают беседовать. Автор задаёт вопросы, пче­ ловод охотно отвечает. Поскольку писа­ тель не даёт. ему возможности в очер­ ке действовать, а разрешает только говорить, естественно, ему надо выска­ зать всё. Поэтому и у автора появля­ ются такие стандартные фразы, как, на­ пример: «И, торопясь высказата набо­ левшие мысли, Шалагин горячо продол­ жает. ..» Но вот, наконец, всё, что можно было сообщить о пасеке устами самого Шалагина, сообщено. Остались такие сведения, которые, бесспорно, услыша­ ны автором опять-таки от Шалагина, но в очерке их удобнее передать как-то иначе. Поэтому читаем: «Шалагин взглянул на ручные часы и прибавил шагу. Он торопился на па­ секу, чтобы делать полуденные наблю­ дения» . С этого момента на полстраницы мы теряем Шалагина из виду, он где-то делает наблюдения, а оставшийся ждать его писатель в это время объясняет нам, что наблюдения Василий Фёдоро­ вич проводит три раза в день, что запи­ сывает он их в особый журнал и что учёный пчеловод уже «внёс ясность во многие, ещё недавно строящиеся на догадках, вопросы о причинах наблю­ дающихся иногда колебаний медоносно- сти кипрея». В конце сухость стиля доводится до предела: «Исследования, произведённые опыт­ ной пасекой, лишний раз доказывают не­ обходимость культивирования кипрея. Посеянный в поле кипрей будет нахо­ диться в несравненно более выгодных условиях...» Цитату можно выписать до конца, но и так ясно: художественный очерк на наших глазах превратился в статью. В очерке нет главного: нет показа героя в действии, нет его индивидуаль­ ности, нет раскрытия его характера в работе. Любопытно, что едва Шалагин заторопился делать наблюдения, как пи­ сатель вообще снял его со страниц очерка и вернулся к нему только тогда, когда Шалагин кончил работу. Дочитав очерк, мы готовы вместе с писателем восхититься тем, что в глуши тайги существует такая богатая пасека, на которой ведётся научно-исследова­ тельская работа огромной важности. Мы верим писателю, что Шалагин за­ мечательный учёный, прекрасный орга­ низатор, мастер своего дела, мы верим, что он действительно внёс ясность во многие вопросы, связанные с медонос- ностью кипрея. Но от художественного очерка мы ждём не только констатации факта, не простой информации, а углуб­ лённого анализа явления. Мы хотим уз­ нать из него не только, что происходит, но как происходит, хотим видеть людей, совершающих те или иные дела. Что де­ лал Шалагин для внесения ясности в вопрос о медоносности кипрея? Как шаг за шагом шёл к выводам, имеющим научное значение? Это трудно сделать. Но сумел же Н. Установил в очерке «Сокровище Приангарья» не просто сообщить факт о том, что железорудное месторождение