Сибирские огни, 1949, № 5
ков и механизаторов МТС, не только в школе, сельсовете, клубе, санатории, больнице и других учреждениях, но и на улицах Барлука. Двадцать ламп яр ко освещали принарядившееся село. К этому же дню электрик, он же радист, Сучков успел смонтировать привезённый радиоузел и проложить трансляционную линию. В домах были развешены репродукторы, по всему селу — динамики. Вместе со светом на улицы Барлука хлынула музыка. *** После торжественного собрания в клубе Тарариев направился на празд ник в звено Георгия Подрезова. У кого- ксго, а у передовых хлеборобов нельзя было не побывать. Стол был давно накрыт. Всё звено— в сборе. Звеньевой, он же распорядитель ве чера, первое слово для тоста предоста вил секретарю партийной организации. Тарариев встал. , Невысокий, с гладко причёсанными светлыми волосами, он оглядел прина рядившихся колхозников, перевел взгляд на стол, уставленный яствами, взглянул на электрическую лампочку... — Придётся, товарищи, выпить... — Сегодня не грех, — отозвался Яков Пушмин, сидевший в переднем углу. — Да, не грех, — подтвердил его ■слова Тарариев. — Поработали в этом году на славу. И хлеб вырастили хоро ший. Не хлеб наш насущный, а белый хлеб — радость нашего изобилия, бла гополучия и могущества! Я предлагаю выпить за урожай, за свет, за наше село и его хлеборобов, за нашу до рогую советскую Родину, за Великий Октябрь, а в общем — за товарища Сталина! — За Сталина! — грянуло со всех сторон. К секретарю парторганизации потя нулись руки с бокалами, стаканами, рюмками. — Товарищ агротехник!.. — Товарищ парторг!.. — Александр Денисович, чокнемся! Светлый праздник в Барлуке на чался. Просторная улица Барлука во всю ширину была укатана машинами и са нями, и грузовик мчался по селу с бе шеной скоростью. Георгий Подрезов стоял в кузове, придерживаясь за бре зентовый верх кабины, и смело подстав лял ветру лицо. Он был в шапке, сби той на одно ухо, коротком ватнике, без рукавиц. Кончался декабрь, близился новый год, а стояла такая теплынь, что звеньевому казалось: природа перепу тала числа, повернула назад, к лету, вот-вот ударят дожди, испепелят снег. Тем лучше! Подрезову уже надоело только издали и только заснеженными видеть родные поля. Было раннее утро, и село казалось тихим, пустынным. Мирно дымились трубы. В мастерских МТС прогудел те норком первый гудок, и опять тиши на. По улице с вёдрами на коромысле прошла женщина, и опять никого. Не шевелясь, стояли в прогалинах между домами берёзы и тополя, одетые в се ребристый куржак. От домов вместе с дымом тянуло то свежим хлебом, то щами. Деревня только ещё просыпалась и теперь пекла, варила, жарила. А у колхозной кладовой уже толпил ся народ. Рядами стояли подводы, чуть поодаль — грузовые машины. В это утро звено Подрезова получало окон чательный расчёт по трудодням. Попа хали, посеяли, поубирали — пора спол на получить. Сколько кто заработал. Колхозники рассуждали насчёт по годы: — Отродясь такого тепла не было. — Что делается в природе, что в жизни творится! Может, совсем не бу дет зимы?! Как думаешь, Гоша? Подрезов легко соскочил с машины и подошёл к толпе. В это время его окликнул кладовщик Рюмшин: — Начинать, звеньевой, можно? — Чернобровый, глазастый Рюмшин по стоял в дверях кладовой, оглядывая людей, и добавил: — Собрались полу чать хлеб, а мешки где? Действительно, мешков у колхозни ков было маловато. И Подрезов захва тил с собой всего пять кулей. До сих пор их много не требовалось, теперь каждый хватился, да поздно. — Кто первый? — спросил кладов щик. — Звеньевой первый. Ему насы пайте.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2