Сибирские огни, 1949, № 3

— Вот, если живы придут мои сыновья с войны — отрастут топо­ л я , если не отрастут, то... — но об этом она не хотела думать. На вокзале Наталье Григорьевне помешали высказать сыну все, что она хотела сказать перед долгой разлукой. Там было много про­ вожающих. К Анатолию прижималась девушка в белом платье с по­ корным и тихим взглядом. Заметив, что губы у девушки дрожат, мать поспешно простилась с сыном и отошла в тень, за светлую полосу, п а ­ давшую из широких окон вокзала. Накрапывал дождь. Из-за вокзала неслись веселые напевы гармо­ ники. Мать увидела, как Анатолий с девушкой в белом медленно пош­ ли на эти зовущие звуки. Так пролетела вся ее жизнь: она растила детей, воспитывала их, а потом их отбирали от нее: сы н о в— девушки, дочерей — парни. Одна­ ко сознавать это было приятно. С гордостью думала она о том, что и младший сын, последышек, как она называла Анатолия, узнал любовь. — А я д аж е имячко-то ее не спросила, — вслух укорила себя мать. Ребенок выслушал ее, безучастный ко всему, что находилось вне его мира. Он остался таким и тогда, когда она начала вытирать полой кофты глаза, сразу покрасневшие, и когда она заговорила, жалуясь и вздыхая: — Господи! Хоть бы весточку выслали... Война до их домов д о к а ­ тилась, немцы-то, говорят, не щадят... Где они, мои дети, живы ли? ...Ребенок кричал. Мать утешала его, как могла: — Вот подрастешь, я тебе морковных пирожков испеку! Морковные пироги были любимым лакомством Натальи Григорьев­ ны. Она приучила к ним всех своих детей и теперь, успокаивая Вась­ ку, улыбалась: — Со сметанкой пирожки... Сейчас у тебя их зубы не возьмут, а вот как подрастешь, так я тебе их и испеку. Пока она разговаривала с ним, он не плакал, как будто понимал все. Стоило ей замолчать, как он вновь ра зражался плачем, требуя к себе внимания. Однако она не могла сидеть над ним без конца. Вече­ рело, а ей предстояло еще много дел. Она сказала ему: — Теперь ты лежи, Василко, никуда не бегай, Ц я за водой схожу. Зацепив коромыслом ведра, Наталья Григорьевна пошла к реке. Ближе было пройти огородом, но женщина пошла улицей в обход, надеясь встретиться с кем-нибудь из знакомых и рассказать о ребенке. Улицу затягивал туман, редел, кучился, задерживался в низинках. Только черные трубы завода вырывались из него под горой, да большие камни на том берегу смутно темнели сквозь белую пелену. Мать долго не могла зачерпнуть воду, ворчала: — На вот-те! Не туман ж е мне в ведерках нести вместо воды. Она встретила на улице только соседку Лукьянову. Та стояла у ворот своей избы и смотрела навстречу вдове. — Как здоровье твое? — закричала Наталья Григорьевна ей в ухо. Та закивала в ответ седой непричесанной головой. Живя в одиночестве, старуха занимала одну кухню и комнатку, маленькую, как чулан. Горницу ж е сдавала. Каждый раз, завидя соседку, Анна Лукьянова сердито, почти злоб ­ но, спрашивала о детях, пишут ли они, здоровы ли, не случилось ли с ними какой беды, чего доброго. Мать с удовольствием отвечала, что дети ее здоровы: «слава богу, они родились крепкими». А в этот вечер, рассказав о ребенке, добавила: — Не знаю только, каков этот будет, здоров ли? Одиночество создает безнадежность, мешает понимать людей. Лукьянова всплеснула руками: — Не думаешь ли ты еще сироту поднимать? Мало тебе своих?..