Сибирские огни, 1949, № 3

не». В нем он увидел вершину изящно­ го в поэзии. Известно, что русского — петербургского и московского — чи­ тателя «Бахчисарайского фонтана» по­ разил, прежде всего, именно невиданной красоты стих, его изумительное звуча­ ние и поэтическое изящество. Второй гимназист обратил свой взгляд на «Рус­ лана и Людмилу», несмотря на то, что эта поэма Пушкина, построенная на на­ родных преданиях, вызвала целую бурю протестов со стороны литературных староверов. «Мужицкий» язык поэмы казался им не только недопустимым, но и явным издевательством над читателя­ ми. Таким образом, в лице иркутских гимназистов, авторов сборника, мы ви­ дим вдумчивых читателей Пушкина в Сибири, которые, повидимому, получа­ ли новинки вполне своевременно. Поэзию Пушкина знал передовой чи­ татель всей Сибири. В Тобольске изве­ стный историк Сибири Словцов высоко ценил и пропагандировал Пушкина. Мнение Словцова о Пушкине "было в 1 8 3 5 г. передано поэту его приятелем Соломирским. Последний писал: «Ha-днях у меня обедало человек пять моих приятелей. В числе гостей был Петр Андреевич Словцов, старец знаменитый, сын Сибири; он соученик и бывший друг Сперанского, богатый умом, познаниями, правдолюбием и не­ счастьями. Словцов должен жить в па­ мяти русских, или лучше человечества, даже жизнь одного мудреца несравнен­ но поучительнее жизни сотни воинов. Другой гость, (ибо должен тебя с ним познакомить) человек, достигший богат­ ства и чинов собственным умом и дель­ ностью, образованный старинной шко­ лой и твердый в своих правилах. Меня же ты знаешь. Говоря о словесности, заговорили! о тебе, и мой богатый гость старинной школы восстал на тебя со всею силой классицизма и педантизма. Я, вопреки моим мнениям, взял твою сторону, и дело пошло на голоса. Слов­ цов сказал: «Сочинения Пушкина долж­ но читать для роскоши ума: везде, где я встречаю произведения его пера, я их пробегаю с жадностью». Полагая, что такой отзыв человека, подобного Словцову, для тебя приятнее и занима­ тельнее мнения наших полусловесников, я поставил себе приятною обязанностью сообщить тебе оное. Прения продолжа­ лись. Словцов согласился, что ряд тво­ их сочинений мог быть возвышеннее, но,— говорил он,— гении своевольны. Наконец, так как общее мнение было на твоей стороне, я, чтоб совершенно по­ бедить сопротивгшка, предложил тост за твое здоровье, с тем, чтоб всякий ска­ зал какое-нибудь желание Словцов пожелал богачу-антагонисту, чтоб его дети 'с тобою сравнялись; один из го­ стей — чтоб ты вечно писал; другой — долгой жизни. Словцов заметил, что долгая жизнь великим умам не свой­ ственна,— им надо желать благодарного потомства. Наконец, классик пожелал, чтоб все тебя уважали, но по справед­ ливости ценили твои сочинения. Итак, мы все пили за здоровье гения-писате­ ля, даже я, пьющий одну воду. Это письмо — как доказательство не токмо того,, что и в глубине России, на границах Европы с Азией, есть просве­ щение, но и того, что степень просве­ щения довольно значительна, чтобы люди могли и умели ценить таланты,— должно быть для тебя и для всякого русского занимательно». Чрезвычайно показательны свидетель­ ства историка Вагина о читательских' вкусах иркутян сороковых годов. Вкусы эти вырабатывались на почве довольно ш и р о к и х и р а з н о о б р а з н ы х читательских увлечений. В тридцатых годах очень модным считался журнал «Отечественные записки», особенно много толков и горячих споров вызыва­ ли такие романы, как «Эвелина де Вальероль», «Идеальная красавица» и т. п. Под прекрасным, идеальным сти­ лем понимали язык сочинений Марлин- ского, он считался непревзойденным ма- стером-стилистом. Вершиной остроумия считались шуточки Сенковского. Даже довольно образованный человек, учи­ тель местной гимназии Бобановский считал слабым произведением «Андрей Шенье» Пушкина. О «Герое нашего времени» Лермонтова один из культур­ ных иркутян, близкий знакомый Ваги­ на, говорил так; «Этот роман хорош, только слишком просто написан». <;<Мертвые души» не пользовались у читателей популярностью, и многие счи­ тали их «пустой вещью», «огромною пошлостью». У Гоголя ценили только лирические отступления; «Русь, куда ты мчишься» и т. п. Белинского и зна­ чение его огненных статей понимали немногие. Находились и такие, которые зло высмеивали критика. По этим данным видно, что круг чтения был разнообразен, и сибирского читателя нельзя назвать отсталым по сравнению с читателем общерусским. И хотя Вагин обвиняет сибиряков в непо­ нимании Пушкина, Гоголя, Белинского, Лермонтова, он забывает, что и в Рос­ сии эти писатели не сразу и не всеми были поняты и оценены. Вокруг них разгоралась общественно-политическая борьба. Важно отметить, что передовой читатель-сибиряк в эти годы был уже вполне сознательный читатель, желаю­ щий сказать с в о е мнение, развиваю­ щий с в о й критический взгляд. Харак­ терно также и то, что ни Пушкину, ни Гоголю, ни Лермонтову он уже не про­ тивопоставлял Державина, Ломоносова, Карамзина, он пытался найти нечто новое, и это новое он нашел под влия­ нием того же Белинского. Вагин пишет, что к концу сороковых годов взгляды читательской публики резко изменились. Так называемая «натуральная школа» возбудила общее внимание ж тем при­ ниженным слоям общества, которые она описывала с таким живым сочувствием. «Обыкновенная история», «Кто вино­ 9. «Сибирские огни» № 3.