Сибирские огни, 1949, № 3

с Митенькой достаточно точно освещали шахтную и даже рудничную жизнь. Но это была не сама жизнь, в которой чувствуешь себя так про­ сторно, а потом — поди угадай по рассказам товарищей, что главное, что второстепенное. Вчера вечером пришел Санька, и как обухом: — Рогов заболел, Павел Гордеевич! — Как заболел, почему? — насилу выспросил. Вот кому на земле болеть не положено. Сегодня с утра в общежитии никого не было. Кромешная скука. Разве это жизнь? Лежишь, солнышко по тебе ползает, в открытое окно весна рвется, на волю зовет: «Выйди, погляди, подыши, возьми что-ни­ будь в руки, сотвори работу!» , Стукают секунды в больших настенных часах, поблескивает перла­ мутром аккордеон на тумбочке — Данилов оставил. Черепанов вспоми­ нает ночь на десятой шахте, Андрея Гущу, Шуру и невольно смотрит на свою ладонь — к ней прикоснулась сильная, теплая рука девушки. Придвинув стул с радиоприемником, он долго и старательно кру­ тит регулятор. Из репродуктора рвутся обрывки музыки, треск, дроб­ ный стук. А вот Москва. Что говорит Москва? Последние известия. Ко­ роткие рассказы о празднике буден, и о шахтерах есть, о Кузбассе: досрочно выполнен план пяти месяцев. Черепанов тоже приложил к этому руки, и Данилов, и Митенька... Митенька легок на помине. Принес обед и захлопотал. А уж там, где он захлопотал, все вверх дном. Борщ разлил, попытался отдернуть занавеску и оборвал шнур, полез привязать шнур, наступил на блюд­ це и раздавил. Устав от всего этого, вспомнил: — Иду, понимаешь, мимо пятого корпуса — это где Павел Горде­ евич живет, смотрю: Галина Афанасьевна, голову вот так наклонила, а лицо белое-белое. Я говорю: «Здравствуйте, Галина Афанасьевна», а она поглядела на меня вот так, насквозь поглядела и спрашивает: «Как твоя фамилия, мальчик?» Это я, мальчик! — Митенька слегка выпятил грудь и, чтобы скрыть обиду, захохотал: — Понимаешь, я мальчик! Потом ему, очевидно, и вправду стало смешно, он захохотал гром­ че и, наконец, упал на кровать, приговаривая: — Понимаешь, мальчик! — Ничего смешного... — остановил Черепанов. — Ты подумал о Галине Афанасьевне? Почему это она белая? — Ну, белая-белая! — Вот видишь, как дите, заладил одно. А причина какая? Узнай-ка вот, как с Павлом Гордеевичем, и не являйся без этого. Но, прежде чем уйти, связной выложил еще целую кучу новостей. Оказывается, народ в клуб уже собирается. Приехали делегации с шахт. И с десятой тоже. Там есть одна... Ух, шустрая! Глазами так вот раз, раз! Все обсмотрела... — Подвигав губами, Митенька показал, как именно было все обсмотрено. — Про тебя спрашивала. Я говорю: он временно трудовой инвалид. По глупости. Мы, говорю, его не выпускаем из горницы. . Черепанов замахнулся ложкой, и связной мгновенно юркнул в две­ ри, затопал по лестнице. Он еще раз явился, уже в поздние сумерки, когда*Черепанов при­ слушивался к медным звукам музыки из-под горы, где шахтерский клуб. Наверно, пока бежал, улыбался, а тут изобразил на лице целую тучу деловитости и почти страдальческим голосом сообщил: — В президиум выбрали, приходится за всю бригаду отдуваться! Черепанов заругался: — Так что ж тебя леший таскает, если выбрали?