Сибирские огни, 1949, № 1
ядах, словно сам был виноват в несклад ной речи парня. — Не тяну, — Митенька сглотнул ка кое-то слово. — Заглядываю туда, а там дырочка, вот этакая! — он развел рука ми, показывая, какая именно была «ды рочка». — Я туда... Что такое, вчера не было, а нынче образовалось? Нырнул. Так п есть... — Постой,, постой! — Рогов и Бондар чук разом встали. Кто-то из шахтеров по тянул Митеньку к столу. Все вдруг заго ворили в один голос. 'Рогов поднял руку. — Тише, товарищи! — И повернулся к Митеньке. — Отдышись и расскажи все По порядку. Митенька облизнул пересохшие от вол нения губы и стал спокойно рассказывать о своем случайном открытии. Через полчаса Хмельченко, Вощин и Некрасов вместе с Роговым и Митенькой бросились к старому шурфу. Кончились вторые сутки спасательных работ. Дубинцев давно уже потерял счет вре мени и только по тому, как постепенно убывали силы, по тому, как движения делались все медленнее, понимал — про шли не одни сутки. Жалко, что потерял в самом начале несколько часов на ка кой-то дурацкий сон. Да и сон ли эго был, неизвестно. Некогда в таких пустя ках разбираться. Если бы у него спроси ли, трудно ли ему приходится, он, пожа луй, не нашелся, что ответить. Что та кое трудно, когда он бьется за возмож ность жить, ходить по земле, быть вме сте со всеми, чувствовать, что необхо дим людям. Приучил себя работать в кромешной тьме, зажигая лампу только на короткое время, чтобы осмотреться. Кроме решимости пробиться к свету, к жизни у него ничего не было. Была решимость и были руки. Приспособил об ломок стойки, чтобы сокрушать слежав шуюся в завале породу. Пробивался вверх, по еле приметной воздушной струе. Несколько раз сбивался с этой невидимой воздушной тропки, но снова находил ее. Очень долго бился, пока обходил сторон кой «ножку» — небольшой угольный це- личок. Болели ободранные руки, ныло все тело, избитое в темноте об острые углы породных плит, но стоило ему хотя бы на пять минут остановиться, как он почти со стоном вскакивал и опять бросался на Завал. Метра два от «ножки» разбирал породу почти легко — в этом месте кров ля еще держалась. А потом опять стало хуже. Однажды даже забылся, уткнув шись лицом в больные руки. И сквозь забытье услышал, что совсем рядом кто- то стонет — то коротко, словно дохнет, то длинно, тоненько. Прислушался, — нет тихо. Но как только закрыл глаза — опять стон... Оказывается, сам и стонал. Фуфайку и брезентовую тужурку дав но уже бросил. Теперь покаялся. Чем больше уставал, тем сильнее мерз — все тело сотрясал острый озноб. Решил спу ститься по своему лазу обратно, разы скать одежду. Миновал уже «ножку» и метра через три уперся вдруг в завал, пощупал в темноте — нет хода, засве тил лампочку — нет хода! Значит от лавы тоже обрезало начисто. Посидел, по дышал себе за растегнутый ворот рубаш ки. Теперь в его распоряжении осталось всего несколько метров извилистой узкой норы и неизвестно сколько метров завала впереди, а руки болели, голова была не естественно легкой. Н тут внезапно представилось почти невозможное: он бросается вверх, разбра сывает, расшвыривает породу, он лезет вперед, он прорывается через целики, и вот наступает какое-то почти сказочное мгновение, когда в глаза ему вдруг брыз жет синий небесный свет. Еще усилие — и он наверху, он видит землю, всю ве ликую землю! Кто-то к нему бежит, чьи- то руки поднимают его на недосягаемую высоту, а кругом народу, народу и кто-то невидимый спрашивает: — Ну, как там у вас, товарищ Ду бинцев? Вернулся в строй? Где же он слышал этот спокойный * теплый голос, где он слышал его? Стал оглядываться и тут, в многоты сячной толпе шахтеров, увидел Сталин* — это было так необычайно и потрясаю ще! — Товарищ Сталин!.. — Дубинцев рванулся вперед. ...Наверное он в полубреду выполз в верхнюю часть норы, потому что когда очнулся, лежал головой в узкой ще ли, а руками крепко держал большую плиту аргелита. Что-то в его душе словно бы выпря милось, повзрослело — он теперь уже не бросался безрассудно вперед, не ударялся грудью в завал. Нет! Огромной силы спо койствие охватило его. В спокойствив этом было все, чему научил Дубинцева ко роткий жизненный опыт, чему научила его великая партия. Бороться! Рассчиты вать! Знать! Движения его стали скупыми, он слов но руками в темноте видел. И когда дело снова пошло быстрее, не кинулся вверх, а все также неторопливо, осмотрительна подвинулся еще на несколько метров.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2