Сибирские огни, 1948, № 6
>пи среди густых зарослей тайги, то под нимаясь в горы, то круто сбегая в долины. Путь таежной троны кончается в верховь ях Енисея. Там много еще неисследован ных, не названных мает. Белыми пятнами изображены они на карте. Сколько заман чивого и интересного откроется перед гла зами путешественника в этом новом, еще неизведанном крае! Подъезжаем к лесу. Голые сопки сменя ются грядой гор, покрытой лиственницей, сосной и березой. Тропа прижимается к речке 'Ганса и несколько раз пересекает ее. С высоты гор речка похожа на свет лую ленточку, протянутую через мрачный я черный лес. Скоро наступает вечер, в долину ложит ся мягкая тень. — Аракча, не пора ли нам остановить ся на ночлег? — просит оператор. — Тут как раз хорошо: и дрова, и 'Ганса рядом. Аракча немного думает, его лицо рас- нлывается в улыбку, и он говорит, указы вая в сторону реки: — 'Ганса... Ё!.. Бельмес! — йе понимает! — с досадой говорит оператор. — Вот смотри, Аракча! — и оператор начинает жестами и мимикой ин сценировать пастьбу лошадей, костер, сон, — все, что приходит ему в голову. Но Аракча попрежнему смотрит своими довер чивыми глазами и говорит то, что мы уже слышали: — Бельмес!.. Опускаются сумерки. Лошади идут мед ленней. Они украдкой сворачивают с тро пы в сторону, поспешно срывают верхуш ки трав и на ходу жуют их. Сколько же думает ехать Аракча? Может быть, всю ночь? И тогда на помощь нам приходит одна мысль и мы, обрадованные ей, как находке, кричим: — Чай! Аракча!.. Чай пить! Аракча останавливает лошадь. Слово «чан» вое тувинцы хорошо понимают. — Чай барма, — охотно соглашается Аракча и покидает седло. Костер — друг таежника и без него немыслим ни один привал. Стоит только загореться первым сухим веткам, как ночь отступает от места привала в сторо ну. Сноп искр поднимается вверх, и они, рассыпаясь, тают в черной вышине. С костром весело и уютно: закипает чайник, на траве появляются кружки, хлеб. Аракча снимает с костра ведерко и пы тается что-то сказать нам: — Чай! — указывает он рукой на се бя, — чай моя... арат! — Он, наверное, хочет сварить чай гам, — догадываемся мы и соглашаемся t япм. Аракча насыпает в кипящую Е&ду мел ко нарубленный зеленый чай и ставят ведерко к огню. Затем достает из кожано го мешка сухари, кусок соли и пшено. Тара, — говорит Аракча, показывая на узелок с пшеном. Тара — любимая пища тувинца. Она приготовляется из очищенного и поджарен ного проса. Несколько зерен пшена Аракча бросает в сторону по траве, потом вверх и в ко стер. В это время чай уже разварился, он наливает его в миску, кладет туда же не сколько ложек пшена, размешивает в чаю кусок соли и передает нам. В евмо миску Аракча крошит сухарики, снова бросает из ложки чай на землю, потом вверх — не бу и в костер, приговаривая: — Бурганга оргур! Бурганга оргур! Догадываемся, что он приносит традици онную дань богу. В этот вечер мы угощали друг друга чаём несколько раз. Аракча — тувинским чаем с тарой, мы его — цветочным с са харом. Пил он чай не спеша, прерывая чаепи тие курением табаку из длинной деревян ной трубки, которую всегда держал за ку шаком. Еогда стало жарко, Аракча развя зал кушак и расстегнул халат. Я смотрю на его смуглое, обветренное лицо и в широких доверчивых глазах ула вливаю напряженную работу мысли. У нас мало общих слов, но я понимаю Арак- чу. Он как бы говорит мне своим спокой ным взглядом: «Ну, как мы ехали? Хорошо? Я ду маю, что хорошо, потому что нет ничего интереснее, как побывать здесь, в лесах Саян. А дальше будет Тоджа. О, это боль шие леса! Правда, в Тоджу пет дорог, но они будут. Может быть, по этой троив пройдет широкий тракт. Из Тоджи в степь ноиезут лес! В степи построят новые до ма, и арат навсегда уйдет из дымной юр ты. К горам Тоджи придут ученые и най дут золото и уголь. А реки? Ты слышишь, как' они шумят среди тайги? А сколько трав для коней! Ты можешь ехать но Тодже месяц и два и ей не будет конца. Тоджа — золотое дно Тувы!..». Плотный туман уже стелется над зем лей, закрывает звездное небо. — Мороз-з! — говорит Аракча, нажи мая на букву «з», н потирает над кост ром руки. — Джюрур, рано, — напоми нает он, очевидно, о раннем походе и, разостлав тулуп, положив в изголовье сед ло, раздевается и ложится спать. И с закрытыми глазами он продолжает мягко и тепло улыбаться.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2