Сибирские огни, 1948, № 6

второго батальона группа бойцов. Они принесли двух товарищей с ножевыми ра­ нами. Вслед за ними командир орудия Фитаев тащит живого немца. Фитаев за­ жал его голову у себя подмышкой — это его излюбленная хватка и, не давая немцу болтать ногами, кричит: — Задушу, не дрыгай, задушу!.. Останавливаю Фитаева и спрашиваю, в чем дело, Цказывается, немцы, восполь­ зовавшись затишьем, хотели захватить «языка». Лазутчики почти сделали свое дело, по тут подоспели наши бойцы и командиры. Началась перестрелка, во вре­ мя которой Фитаеву, бросившемуся одним из первых на выручку, и удалось захва­ тить пленного. Вскоре же разведотдел дивизии сообщил, что ноша Фитаева оказалась очень цен­ ной — немецкий офицер из особого от­ ряда глубинной разведки. * События прошлой ночи не вызвали осо­ бой перемены в жизни полка. Только из штаба дивизии передали телефонограмму о том, что перед фронтом появился особый отряд лазутчиков противника. Помимо обстрелов и бомбежек, немцы каждую ночь опрокидывают на наши подразделения ушаты геббельсовской про­ паганды. Наши солдаты в массе не верят ей, но отдельных бойцов она, видимо, бес­ покоит. Это очевидно но вопросам, кото­ рыми нас встречают в траншеях. — Правда, что завтра пройдет циклон? — Какой циклон? — А говорят такой — сперва даст жару, а потом мороз, после которых чело­ век чахоткой может захворать... — Что-то я не слышал о(б этом, — отвечаю я, рассчитывая узнать источник этой выдумки. — Вчера по радио сообщили. — Кто сообщил? — А вот... Ну кто о самолет-снаряде говорил, тот же и о циклоне. Только начинаем разбираться в этой брехне, как раздается трескотня автома­ тов и пулеметов. Вдоль траншей бегут два бойца. Немцы ведут по ним огонь. Наши отвечают. Подбежав к нам, бойцы спрыги­ вают в окоп. — Товарищи, тут полптмайор? — спрашивает первый. За ним стоит ране­ ный в щеку Голубей, держа руку под ко­ зырек. Ломач накидывается на него, но я сдерживаю комбата. Голубей, смотрит прямо в глаза. После той первой встречи у нас с ним завязалось что-то вроде друж­ бы. Голубей намеревается что-то сказать и не решается. — В чем дело, товарищ Голубей? — спрашиваю я по-молдавански, с трудом составив фразу. — Я могу говорить по-русски, мы пришли говорить. — А почему вы бежали открыто, а не шли по траншее? — снова вскипает Ломач. — Надо быстро товарищу майору го­ ворить. Возле нас собралась уже группа бой­ цов. Вызываю санитара, чтобы отправить Голубея в санчасть. Он упирается, спе­ шит рассказать нам о своей просьбе. — Мы не будем обманывать вас. Мы богу молились, он не помог нам немца убить. Красная Армия помогла. Мы Сталину молитву делаем. Мы все понял. Оставьте в гвардейском вашем полку. Мы хотим вас много просить. Мы хотим быть гвардейцами. — А вы и так гвардейцы, и никто не думает вас отчислять, — прерываю я просителя. — Очень спасибо, очень благодарю. Разрешите письмо домой писать про это? — Пишите, пожалуйста, — отвечаю я и подаю несколько заготовленных конвер­ тов е обратным адресом полка. — Начальник, сердишься? — обра­ щается ко мне Голубей, — не надо так. Мы много думал, день думал, ночь думал... Голубей медленно, как бы борясь с со­ бой, подносит руку к груди, потом реши­ тельно расстегивает воротник гимнастер­ ки, сильным движением рвет на шее креп­ кую суровую нитку и, скомкав ее, про­ тягивает мне на ладони медный крестик. — Ты говорил не трогать. Мы сами понял, — говорит он, твердо и открыто смотря мне в глаза. Я снимаю свой гвардейский значок и вручаю его Голубею. V Начался апрель. Целыми днями немцы испытывают наши нервы, подкрепляя свою хвастливую болтовню то самолет- снарядами, то планер-бомбой, то еще ка­ ким-нибудь «чудом». Полк попрежнему держит высоту — трамплин для решающего последнего прыжка. Мы обжились на ней: траншеи полного профиля, в блиндажах и землян­ ках тепло и уютно. Появились ленинские уголки и читальни. В них по вечерам, как жуланчики, перекликаются молдаван­ ские сопилки, тихонько напевают «мол-