Сибирские огни, 1948, № 5

Течет, течет живой водою В ладонь огромную ковша. А тот, дохнув горячим ветром И сделав круто оборот, Привычной пригоршнею щедрой Ее по формам разольет. Багряных искр взметнется россыпь, И на земле, среди песка, Лежат отлитые колеса, Мерцая и дымясь слегка. И в цехе, где не гаснет отблеск Ночных мартеновских зарниц, Мне видится знакомый облик — Знакомый среди тысяч лиц. И я гляжу: не он ли это, Проведав о сибиряках, В плаще оливкового цвета, В рабочих грубых сапогах, Со сталеваром старым вровень — Идет, простой ведя рассказ?.. Орлиный нос. Густые брови. Тепло пытливых черных глаз. К любому — юноша иль старец — Неторопливо подойдет: —• Ну, как, товарищ красноярец? И горделиво вспыхнет тот. Кого-нибудь слегка поправит, Кому-нибудь даст нагоняй, А после хохотать заставит Веселой шуткой невзначай. И непонятное волненье Охватывает вдруг меня... Пред этим высоким и чистым рожденьем Простора и ветра, гудка и огня. И радостно видеть мне в сборочном цехе, Где падают солнца косые мечи, Где стрелка стоит путеводною вехой,— Проложенных рельс золотые лучи. Еще он не создан! От первой заклепки До первого вздоха — немаленький путь. И старый рабочий склонился у топки, Чтоб пламя в холодное сердце вдохнуть. Вступает на вахту полночная смена, Впивается в сталь беспокойная дрель, И синею молнией свет автогена Еще озаряет его колыбель. Здесь каждой минуте расчетливо, просто, Размах и полет удивительный дан!.. Огромный котел, словно мамонта остов, Проносит легко механический кран. Качнет, подтолкнет, установит на раму, И сразу увидишь отчетливо ты — Уже проступают сквозь сумрак упрямо* Суровые, гордые эти черты. Его обогреют людскими руками, Положат надежный асбестовый слой, Окутают нежно стальными листами, Бока защитят ветровыми щитами И клетку грудную украсят звездой. Заправят углем и водой для обкатки, И черною краской покроют его... Стремительный корпус погладив украдкой, Промолвит монтажник отрывисто, кратко, Волнуясь невольно: — Ну, здравствуй, «Серго»! 3 И вот —- вздохнул! И в тишь немую цеха Ворвался, и задирист, и высок, В горах соседних откликаясь эхом, Смущенный, неуверенный гудок. Ворвался, утренний покой тревожа,. Перелетел легко через реку, И улыбнулся в городе прохожий, Прислушиваясь к первому гудку. Пускай еще пронзителен и тонок, Но он окрепнет, В том сомнений нет... Так, говорят, кричит всегда ребенок,. Впервые появившийся на свет. И — тронулся, пошел в простор лучистый!.. Льнет к колесу стальное колесо. Блестят на черной будке машиниста- Белеющие буквы: С и О. Не устрашит пурги слепая замять, Не испугают ливень и мороз, Построенный любовными руками Тяжелый красноярский паровоз. Туманов ли ему бояться? Гроз ли? Нет!.. Дав колесам полный оборот, Сверкающий, он пробегает возле Тех мест, где встал родной его завод.. Где, между гор и быстрым Енисеем, Лежал кусок невспаханной земли, Поросший конским щавелем, пыреем. И зарослями дикой конопли. Приветствуя гудком задорным город,. Спешит он, ветру подставляя грудь. Зеленые созвездья семафоров Ему в ночи указывают путь. Наступит день — и он пойде^ в разведку, Пыхтя и задыхаясь на бегу, По новым рельсам пятой пятилетки,. За сотни верст, на Ангару, в тайгу..