Сибирские огни, 1948, № 5

Мглу развеет, одолеет пламя, Все перенесет, — но победит! И взглянув последний раз в надежде, Прежде, чем в траву упасть ничком, Прежде, чем уткнуться в камни, прежде, Чем застыть бесформенным комком, Ты увидишь — через четверть века — Русских рек застывшее стекло, Дымную избушку дровосека, Сонное Петрищево-село. Полукругом, словно истуканы, Стынут немцы. Взмах руки — и вот Невысокая, в рубашке рваной, Девушка идет на эшафот. Девушка на смерть .идет, чтоб вечно Пели птицы, пенилась вода, Чтобы свет звезды пятиконечной Не погас над нами никогда. Только лишь не дождь над головою, Только снег лежит угрюмо тут, Только лишь не Зиной, только Зоей Партизанку смелую зовут. ...И встречая первый луч рассвета, Вырвав сердце из своей груди, Ты передаешь, как эстафету, Девушке, идущей впереди. ПРОВОДЫ с та лин ск ой б р и г а д ы Поздний август шумел ворохами оранжевых листьев По безлюдному саду, по площади, по мостовым. Расстилался над городом серый, удушливо-мглистый, Занесенный ветрами, пожара таежного дым. Почему-то в то утро казались ровесники старше, Почему-то в то утро был хмур и угрюм горизонт... По прямому проспекту, с развернутым знаменем, маршек; Коммунисты идут. Коммунисты уходят на фронт. Брови сдвинуты. Сжаты сухие, упрямые губы. Лица серы от пыли. Под кожею щек — желваки. Это в бой выступают ангарской тайги лесорубы, Енисейских низовьев охотники и рыбаки. Рядом с ними идут остроскулые дети Тунгуски, Смуглокожие люди ковыльных хакасских степей. И, друзей провожая по давним обычаям русским, Штормовою волною о берег гремит Енисей. Что с тобою, старик? Видно, горько тебе расставанье, ■Видно, сжился, сработался, знаешь не первый их год? Заревели ■гудки. Это сизой рассветною ранью Отвечает ему паровозоремонтный завод. Сталь единственной выплавки, цвет и надежа Сибири! Вон, идут они строем — плечисты, крепки, высоки, Победители тундры, цехов заводских командиры, Люди сталинской выучки. Воины. Большевики. Торопливо подходят к вокзалу. Состав уже подан. А гудки все ревут. Все ревут, не смолкая гудки. И хромой ветеран революции пятого года Тихо шепчет им вслед:— Дорогие... Родные... Сынки. Неподвижны ряды. До отхода минуты, наверно. Но любой прочитает по этим спокойным глазам Молчаливый ответ, молчаливую клятву на верность: «Все понятно, отец. Все исполним, что велено нам». Да, исполнят! Пройдут, как родная страна приказала, Через Одер и Шпрее, дорогами прусских равнин, Хлынет солнце в подвалы румынских рабочих кварталов И, моля о пощаде, падет на колени Берлин. Да, исполнят! Одни, залечив воспаленные раны, Возвратятся обратно. А кто и домой не придет. На карельских гранитах останется Коля Богданов, Возле стен Сталинграда Сережа Савинич уснет. И как высшая честь, и как лучшая братская ласка, Прозвучит после боя солдатский простой говорок: