Сибирские огни, 1948, № 5

и бани в сибирском городке, где он учился в средней школе, и студенческую москов­ скую, и знаменитые Сандуяовокие, куда ходил вместе с Жаричем. Всюду была своя особенность. На Байкале он выскакивал из бани прямо на онег и глубоко дышал мо­ розным воздухом, от его разгоряченного тела валил такой пар, что казалось — тело надолго вбирало в себя всю све­ жесть зимы, всю упругость и бодрость мо­ лодого снежка. Но особенно запомнились ему Санду- новские бани. Там Жарич показал ему, что такое настоящая баня. Он налил в таз немного воды, пустил туда кусок мыла и взбил такую пену, что она стала вывали­ ваться через край. В этой пене Жарич вы­ глядел, как снежный богатырь, на скорую руку сделанный ребятами. Жарич застав­ лял Юдина переворачиваться на лавке, пригоршнями кидал на него мыльные хлопья и равномерно растирал тело мо­ чалкой. Но этим не кончилось. Было еще обливание ледяной водой, еще сидели на мягком диване, закутанные в новые хру­ стящие простыли и пили пиво. Перебирая теперь все в памяти, Юдин просто начал бредить баней. Ему каза­ лось, что и снаружи и внутри у пего образовалась какая-то корка. Иногда знакомая обстановка воскрешает в памяти целые картины. Его внесли в санитарный пропускник, в тот -самый, ку­ да он первый раз попал с автобуса. Он тогда тоже был на носилках, как и сейчас. Это было, казалось, так давно, и в то же\ •время мельчайшие подробности того дня всплывали с такой осязаемой ясностью, что он удивился, как его память в состоя­ нии удержать их. Сегодня был не баиный день. Юдин дол­ жен был мыться один. Его раздела круп­ ная женщина с рябым добрым лицом. Он стеснялся ее, но она грубовато сказала: — Вот еще нежности! Не видала я тут вашего брата. На всю жизнь пасмо-тре- лась. Она подхватила его на руки и, тяжело ступая большими мокрыми шлепанцами, понесла в моечную. Приоткрылась дверь, и показалась го­ лова дела Миколы, — сторожа контроль­ ной будки. Елейным голоском он попросил: — Ксаночка, касаточка, ты разреши мне с хлопчиком вместе помыться. Сама знаешь, у городу в банях народу пропасть, а мне ждать некогда. — Давай, давай, дедушка! — Ах, спасибо тебе, касаточка! Дед Микола разделся^ с чудодейственной быстротой и, жилистый, очень смешной, с длинными, как косички, усами, вертелся около Ксении: — А ты давай, касаточка, я помою хлопчика сам. Да н мыльца у -меня нет, вот мы и помоемся его кусочком. Ксения уже обвязала Юдину белой клеенкой культи. Хотя они почти зажили, Стелла наказала поберечь их. — Ну, что же, дедушка, — согласилась Ксения. — Я знаю, ты мастер на это. И дед Микола стал хлопотать около Юдина. Тело у деда Миколы еще крепкое и очень белое, лицо румяное, обветренное, блестящая розовая лыспна, по шее прохо­ дит четкая линия загара. Кажется, что го­ лова приставлена к чужому телу. — Ишь ты, как покалечило тебя, ди­ тятко. Война проклятая. Ты водичку лю­ бишь горячую? — Горячую, дедушка. Вы дайте мне таз, я мыльную пену разведу. Дед Микола молча и недоверчизо смот­ рел, качая головой. — Эх, изводишь мыло, сыпок. Рази же так можно? Мыло сейчас дорогое. — Ничего, я давно не мылся, — Юдин даже неловко почувствовал себя от такой расточительности. — Друг у меня один был, дедушка. Он научил меня. Сильно любил в бане мыться. — Это так, а все-таш мыльца жаль. Хороший человек завсегда в бане любит помыться. Тело у него в чистоте и на ду­ ше спокойно, и в мыслях порядок. Зна­ чит, тебя этой мыльцой и оттирать? Юдин отдал себя па волю деда Миколы, и тот осторожно, точно боясь разбить, взял его левую руку, сокрушенно вздох­ нул: — Де-ла! Какие дела! — Он медлен­ но тер мочалкой руку и говорил: — Кость в тебе широкая, здоровая. А человек за­ всегда за счет кости живет. — Мяса мало, дедушка. Поубавили меня. — Оно так. Но на такую кость непре­ менно мясо нарастет. Плечи у тебя, как коромысла. Видать, крепенький дубок ты был. — Был, дедушка, — вздохнул Юдин. — Ну, ну! Дубок, дитятко, деревцо могутное, он далеко в землю корни пу­ скает. А с корнями ни в жисть дубок яе гибнет, стоит сотни лет. — Да нет, теперь, дедушка, не погиб­ ну. Раз такое пережил, то хочу еще по- жить. — И живи, и живи, касатик мои! Ты на каком фронте поранен был? — На Сталинградском!