Сибирские огни, 1948, № 5
деялся не только на то, что он сможет снова вернуться на фронт, но даже на то, что его снова увидят на ногах. Подобно Папявду, он числился в безнадежных, и казалось, — дни его были сочтены. Марина Степановна имела все основа ния гордиться тем, что сама сделала Аве рину операцию, извлекла два осколка. По именно ей-то было особенно очевидно, что состояние раненого почти безнадежно'. Аверин лежал в самом углу палаты. Как и всех, его возили на перевязки, и только тогда Юдин видел его лицо — лицо мерт веца. Аверин умирал медленно, тяжко. Ему не хотелось уже i k с кем разговари вать. Он даже редко стонал, и можно было только удивляться его выдержке. Но од нажды, во время очередного обхода, Марина Степановна долго сидела у его постели, разговаривала с ним и ушла очень радо стная и веселая. В тот день, когда Аве рина везли на очередную перевязку, Юдин увидел его глаза, до неправдоподобности го лубые, искрящиеся. И лицо Аверина, ос таваясь таким же бледным, приобрело новое, живое выражение. В этот день Марина Степановна возбуж денно говорила Лязеру, Стелле, Настеньке: — А знаете, Аверин будет жить, я это чувствую. Лязер верил чутью Марины, оно уже не раз оправдывалось. Но все же Семей Нау мович пошел в перевязочную, осмотрел рану Аверина, поговорил с ним, увидел его ясные, детские глаза и удивился, что раньше не замечал их... Лязер по опыту знал, что. такая пере мена может быть и к худшему. Однако с этого дня Аверин стал поправляться. Через месяц он встал на ноги. Аверин попрежнему был молчалив, но теперь он улыбался. На целые дни исче зал яз палаты. Он пристроился в кухне к Мэри Семеновне, помогал чистить карто фель, мыл посуду, лепил пельмени, молол специальной машинкой кости, яичную скорлупу, перебирал крупу, вообще не брезговал никакой работой. Мэри Семенов на кормила его, чем только могла, и, нуж но отдать справедливость Аверину, он ел с таким аппетитом, на какой способны только забойщики. Вскоре Аверин весил уже семьдесят пять кило, и Мэри Семеновна не могла нарадо ваться! на цвет его лица. — Этот теперь повоюет, — говорил об Аверине Шведгак. А па самом деле всем в палате трудно было поверить в то, что перед ними «вос кресший из мертвых» Аверин. По это как-то придавало силы и уверенности да же тем, у кого не было рук и ног. Для двенадцатой палаты — самой «тя желой» в отделении -—- сегодня был боль шой праздник. На фронт уходили три то варища. Вместе с Авериным, Митей Ко чубеем и Вовкой-полков'ником Бадма на правился на вещевой склад: им там под бирали обмундирование. Тем, кто снова отправлялся на фронт, выдавали все новое. Но не так-то просто было найти в этом большом складе одежду и обувь для Бадмы. А Бадма не хотел надевать старое. Такую одежду коротко называли «БУ» — бывшее в употреблении. Рассматривая ее, Жигжи- тов расстроился. — Не могу я в колхоз так приехать, — говорил он комиссару, показывая по чиненные гражданские брюки. — Нашли же все новое Кочубею из нашей палаты. — А если у нас нет? Ну, скажи, това рищ Жягжитов, — убеждал его Черемных, держа в руках брюки, — окажи, как быть, если у нас яехватает, если нужно на фронт? Не забывай, что Кочубей едет на фронт, а ты — в колхоз. А в кол- хозе-то знают, что ты не со свадьбы едешь, а с войны. Подумай.лучше. Бадма рассказал об этом матери. Та за смеялась. Пусть Бадма берет то, что ему дают. Значит, лучшего нет. Она ведь тоже была кладовщиком и знала, что когда нет, так и взять неоткуда. И Бадма согласился. Однако согласился с тем условием, что пусть брюки будут старые, но военные. Сначала палата проводила тех, кто уходил в батальон выздоравливающих. Их должны были обмундировать в нижзем этаже и строем увести в казармы. Прощание было очень коротким. Все трое — Аверин, Митя Кочубей и Вовка- пэж'овниж — сели рядом на одну кровать и походили в эту минуту на имешянтгкО'В. Пришел Черемных и многозначительно, то ном наказа, сказал: — Чтобы до конца войны выдержали, товарищи! Мы верим, что вы будете вое вать не за страх, а за совесть. Вы солда ты, которым теперь ничто не страшно. Са мые злые воины — те, кто получил уже от врага раны. Желаю вам счастливой службы на благо нашему отечеству. Черемных пожал всем руки и сам про водил их вниз. — Теперь они поживут в батальоне месяц— другой, п — на фронт, — сказал Шведик. — А потом, глядишь, пройдет де сяток лет, и вдруг по улице идет полков ник. Ба! Кого мы видам?' А это, оказы вается, Вовка-полковаик, бывший коче гар, а ныне Герой Советского Союза. Ну?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2