Сибирские огни, 1948, № 5
Настеньке ее искренность, постоянство, честность и прямодушие. Стелле нравилось, как Настенька нове ла себя в их маленькой комнате.. Она ухаживала за Владытой лучше, чем сама Стелла, . а главное — умела это делать мягко и непринужденно. Можно было по думать, что эта хрупкая девушка с боль шими серо-зелеными глазами и вздерну тым носиком всю жизнь только и возилась с детьми. Впрочем, Стелла не ошиблась в этом. Настенька, оставшись десяти лет круглой сиротой, была взята на воспитание в боль шую семью тетки и няньчила там ребя тишек. Владька сразу почувствовал, с кем он имеет дело. Хотя он попрежнему не ухо дил из отделения и отбывал там «дежур ства» вместе с матерью и Настенькой, но он быстро приучился к новым порядкам: iBO-время стал ложиться спать, не брал у раненых еду, пока не разрешит Настень ка, не уходил в другие отделения, с охо той мылся в бане. Комнатка Стеллы тоже приобрела дру гой вид: иа окне появилась промережениая занавеска, на столе и тумбочке — выши тые салфетки, кровати застилались с тем умением, которое отличает хороших хозяек, посуда была чисто вымыта, и отливал жел тизной некрашенный, усердно натертый пол. Стелла .не понимала, когда все это ус певала сделать Настенька, сутками не вы ходившая из отделения. Аккуратная, не знающая усталости на работе, Стелла становилась беспомощной и ленивой в своей комнате. Дома ее охваты вали апатия и желание спать. Ее отноше ние к Владике было в госпитале притчей во языпех. Все говорили, что она его не любил, не умеет и не хочет за ним ухажи вать, что он беэнадзорен и неминуемо испортится. Даже Черемных, души не чаявший в Стелле, много раз выговаривал ей за плохое воспитание Владики. Ей ста новилось больно и смешно. Неужели все они думают, что Владыка ей не дорог. Владька был общительным мальчиком, всеобщим любимцем раненых, врачей, са нитарок, и Стелла как-то смирилась с тем, что о нем заботятся другие. Стелла верила людям и знала, что Владике с ними хо рошо. Поэтому нередки были случая, когда Стелла не знала, кто укладывал Владыку спать, и по трое суток не являлась в свою комнатку. Стелла сердилась на своего мужа. В гос питале все знали его по имени Сашка. Он был военным летчиком. До войны Стелла уехала с ним из Сибири и жила в Москве. Сашка умел ие только хорошо летать, он был добрым отцом и хозяином в доме. В выходные дни он расхаживал по квартире в трусах и готовил сказочные торты, 'мяс- ные рулеты с соусом бешемель, сибирские пельмени я вообще все, что нравилось Стелле. Он баловал жену не меньше, чем Владику, и она привыкла к. этому. В больнице, где она работала медицинской сестрой, никто и не подозревал, что энер гичная Стелла, преданно ухаживающая за больными, дома такой беспомощный и из балованный человек. И вот все это кончилось. Пришла война. Эвакуация в Сибирь, скитания в эшело нах, работа в госпитале... Но коечоакие старые привычки остались. Стелла не хо тела изменять им, а мужа уже. не было под боком. — Господи, — как бы нгутя говорила Стелла, — пусть бы он побыл здесь с Владыкой, а я бы за него пошла на фронт. Будьте уверены, девочки, я бы там в •грязь лицом1не ударила. Что, разве я не могла бы быть снайпером? Кто в госпитале лучше меня стреляет? -— Ее непроницаемо- черные глаза приобретали воинственность,, а верхняя маленькая губа приподнималась, обнажая ряд ослепительных белых зубов. Шчему-то все в госпитале сочувствова ли Стелле именно в чэтом ее стремлении попасть на фронт. — Казак-рвка! — с еле скрываемым восторгом говорил Черемных. Он живо представлял себе Стеллу на фронте, в са мые трудные минуты, и неизменно виде® ее победительницей. Многие девушки в госпитале мечтали попасть на фронт, но у Стеллы это было- настолько бурным, настолько всегда за хватывало ее, что и других она сумела убедить в том, что фронт — ее родная: стихия. Она очень скучала по ащужу. Никто и ничто не могли ей заменить его ласковой заботы, его горячей любви, его чистой нежности. И даже его . особенной, милой грубоватости. «Ах, ты, мой!» — думала о нем Стелл® и в такие минуты бегала из палаты в па лату, находила Владьку, ревниво хватала его я тащил® куда-нибудь в угол. Там она его целовала, пристально рассматривала его руки, вихорок на макушке, широкие* насупленные отцовские брови и давилась., слезами. Владька не любил мать в эти* минуты и 'вырывался от нее. — Плакса. — говорил он презрительно, — тю-ю, плакса! Замазала меня слезами- Пусти, ну! Пойду к тетке Малышке,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2