Сибирские огни, 1948, № 5

ков в начале романа изображен, раз­ мышляющим о Чапаеве еще не так, как уже в действительности думал о нем Фурманов. Вот почему писатель здесь, как и во многих других эпизодах рома­ на, выступает не в образе Федора Клычкова, а как автор, по отношению к которому Клычков только объект изображения. Уместно вновь напомнить тут слова Фурманова из дневника писателя о том, как дать Чапая. «Склоняюсь к перво­ му», — писал Фурманов, разумея под этим реалистическое изображение героя в противовес фантастическому, «во многом кастрированному». Однако, как видно из приведенного выше диалога, Федор Клычков склонялся скорее ко второму. Он вначале воспринимал Ча_ паева именно как обычно, т. е. в плане складывавшейся тогда манеры идеали­ зировать героя из народа, его стихий­ ную мощь, его бунтарскую силу. «Иде- адизаторы» использовали уже бытовав­ шие легенды и дополнительно творили еще свои. При всей любви к героям «легендарная» литература изображала их поистине в кастрированном виде, ибо устраняла из их облика реальные земные черты, то, что Фурманов мета­ форически называет «грехами» или «требухой». Более существенно, од­ нако, то, что в стремлении узреть в герое гражданской войны, прежде все­ го, стихийность и бунтарство сквозило непонимание движущих сил борьбы за советскую власть, недооценка созна­ тельного организующего начала боль­ шевистской партийности, которая в сущности и определила успех этой борьбы. Федору Клычкову тоже предстояло расстаться с некоторыми заблуждения­ ми. Он должен был получше познако­ миться с Чапаевым, теснее подойти к нему, ближе и глубже узнать его, тогда он смог убедиться, что создававшиеся у него представления о герое неоснова­ тельны, поверхностны. С другой сторо­ ны, в характере этого замечательного человека немало черт (отражающих среду и время, породившее его), кото­ рые требуют серьезного партийного, воспитательного и организационного воздействия. Только при таком реали­ стическом подходе к герою можно пока­ зать его индивидуальность во всем бо­ гатстве ее естественных красок. В этом сказалась замечательная черта отноше­ ния Фурманова к действительности — его историзм. Великие традиции Горь­ кого живут в книге о Чапаеве. Писа­ тель анализирует душевные пережива­ ния своего героя как отражение слож­ ных процессов исторической борьбы на­ рода за свое освобождение. В образе Чапаева, как и в образе Клычкова, художник показывает, что только суровая школа жизни формиру­ ет высокое духовное содержание чело­ века. Только преданность родине и на­ роду, верность идеалам освободитель­ ной борьбы, идеям большевистской пар­ тии рождает истинных народных ге­ роев. Не нужно думать, что в этой школе жизни Клычков был только учителем, а Чапаев только учеником, как это ка­ жется многим. Нет, Клычков тоже был учеником! Уже при встрече с возницей- чапаевцем Гришей прозвучали для Фе­ дора первые уроки... В мыслях о Ча­ паеве, которые Клычков записывает по­ сле этой беседы, ощущается влияние этих поучений. Но правильную точку зрения Федор обрел значительно позд­ нее. «Это несомненный народный герой, — рассуждал он с собою, — герой из лагеря вольницы — Емельки Пугачева, Стеньки Разина, Ермака Тимофеевича... По рассказам Гриши можно заключить, что у него, Чапаева, удаль и молодече. ство — главные в характере черты. Он больше именно герой, чем борец, боль­ ше страстный любитель приключений, чем сознательный революционер». Вскоре мы узнаем, что Федор не­ прав, когда пишет, что Чапаев «боль­ ше именно герой, чем борец» (харак­ терно уже одно это противопоставле­ ние), что он «страстный любитель при­ ключений» и т. п. Клычков еще не ощущает в Чапаеве того настоящего человека, о котором говорит Гриша. Для Федора Чапаев пока остается фи­ гурой сказочной, былинной. Не случай­ ны ассоциации с Пугачевым, Разиным и Ермаком Тимофеевичем. Эти взгляды комиссара хорошо гар­ монируют с общим замыслом экспози­ ции романа, которая дает прелюдию к главной теме, пролог к истории жизни Чапаева. Мы уже воочию видим Клычкова и вместе с ним соприкасаем­ ся с атмосферой военного быта. Чапае­ ва же мы знаем только понаслышке. Пока Клычков еще лишен возможности собственным наблюдением установить истину, практикой проверить свои пред­ ставления. Его аналитический ум не имеет еще достаточного вещественного материала для окончательных суждений о Чапаеве. Поэтому он продолжает жить легендой. Вместе с ним в экспо­ зиции романа живет этой надеждой и читатель. VII В пятой главе происходит знакомст­ во Клычкова с Чапаевым. Автор рису­ ет этот эпизод в нарочито натуральных, мы сказали бы, даже в будничных то­ нах. Описание как бы подчеркивает естественность ситуации, оно призвано дать тон реалистическому пониманию фигуры народного героя. Образ Чапае­ ва сразу получает простые человеческие черты. Он вправлен в рамку реальных закономерностей и условий фронтовой жизни. Трудно придумать что-либо бо­ лее разрушительное для иллюзий Клычкова,” чем известная сцена их встречи.