Сибирские огни, 1948, № 5

усмотрю, да другой, третий, десятый... сложишь их — и дело получится, исто­ рия пойдет... — Так ты ведь там, чорт, выдумы­ ваешь, поди, разную дребедень... какая история? —- сомневался Андреев. — Я же знаю, что к чему, — упор­ ствовал Федор, испытывая острую не­ ловкость от этого бесцеремонного напо­ ристого приставанья. — Что ты знаешь? Ничего «не зна­ ешь, — осаживал Андреев, — пустяка­ ми занимаешься». Клычков чувствует, что в рассужде­ ниях Андреева большой толк и, сопро­ тивляясь, все же советы его принимает близко к сердцу. Писать нужно дейст­ вительно все, надо охватить целое, т. е. факты и явления в их взаимосвязи и закономерности. Выдумывать нельзя, утверждает Андреев. Клычков ничего не может возразить ему, ибо это как раз совпадает с творческой программой Фурманова, согласно которой выдумка, противоречащая правде, недопустима. Да, в этом смысле выдумывать, зна­ чит, писать «дребедень», пустяки. Это значит, создавать фантастические каст­ рированные фигуры. Как бы вновь об­ ращаясь в этом диалоге к своим твор­ ческим принципам, как бы вновь пове­ ряя их, Фурманов убеждается в их истине. Горячие слова товарища-комиссара усиливали хорошее внутреннее чувство беспокойства и неудовлетворенности пи­ сателя. Может в записях его и дневни­ ках действительно много выдумки и пу­ стяков, нет охвата целого, не раскрыта идея великого народного движения?! Не случайно Фурманов, как раз вслед за этим диалогом, говорит о сво­ их дневниках следующее: «Писал он в дневник свой обычно то, что никак не попадало на столбцы газет или отражалось там жалчайшим образом. Для чего писал — не знал и сам: так, по естественной какой-то, по органической потребности, не отдавая себе ясного отчета». Автор интересуется внутренним ходом жизни, переяшваниями людей, их пси­ хологией и бытом, их сокровенными мыслями и чувствами, т. е. такими об­ стоятельствами, которые часто бывают глубоко скрыты от мимолетного наблю­ дателя и не всегда попадают в еже­ дневную газету. Так Фурманов вместо Клычкоза отвечает Андрееву и отвеча­ ет убедительно. Еще более доказатель­ но звучат слова о том, что дневник пи­ шется по «естественной», «органиче­ ской потребности». В них мы слышим отзвук мысли об органичности тенден­ ции у советского писателя, которая в данном случае совпадает с органичной потребностью Фурманова писать в днев­ нике правду. V Когда автор приступил к работе над романом, возник вопрос о том, как по­ казать комиссара, чтобы реализовать в этом образе свой огромный военно- политический опыт, знания и наблюде­ ния. Изобразить ли комиссара Дмитрия Фурманова в первом лице и от его име­ ни вести рассказ или дать его под вы­ мышленным именем, отделив его, та­ ким образом, от автора. Как мы уже упоминали ранее, именно такая альтер­ натива рисовалась писателю. Либо ко­ миссар-большевик станет предметом объективного изображения и это помо­ жет раскрыть все особенности его жиз­ ни, работы и показать черты его харак­ тера всесторонне и полно, но тогда этот образ нужно отделить от себя. Ли­ бо вести роман от лица Дмитрия Фур­ манова, но тогда вряд ли удастся с та­ кой силой и объективностью нарисо­ вать реальный образ комиссара. Автор склонился к первому. Характеризуя черты людей, принад­ лежавших к железной когорте творцов социалистической революции, В. И. Ленин писал: «И, прежде всего, яв­ ляется вопрос: чем держится дисципли­ на революционной партии пролетариа­ та? чем она проверяется? чем подкреп­ ляется? Во-первых, сознательностью пролетарского авангарда и его предан­ ностью революции, его выдерж­ кой, самопожертвованием, героиз­ мом...» (В. И. Ленин, сочинения, том. XXV, стр. 174). Изображение пути комиссара Клыч- кова в романе посвящено тому, как он, по словам Фурманова, воспитывал в се­ бе и соратниках эти качества, «выра­ ботал в себе то, что хотел: смелость, внешнее спокойствие, самообладание, способность схватывать обстановку и: быстро разбираться в ней. Но это при­ шло не сразу...» О том, как это пришло, автор рас­ сказывает и в описательном и психоло­ гическом плане, ничего не скрывая от своэго читателя. Напомним в "качестве примера эпизод первого соприкоснове­ ния Федора с боем. «Подпустив саженей на триста, ка­ заки ударили орудийным огнем. За ар­ тиллерией с окраинных мельниц рез­ нули пулеметы, Федор сразу растерял­ ся, но и виду не дал, как внутри что- то вдруг перевернулось, опустилось, охолодело, будто полили жаркие внут­ ренности мятными студеными каплями. Он некоторое время еще продолжал итти, как шел до сих пор, но вот не­ много отделился, чуть приотстал, по­ шел сзади, спрятался за лошадь. Цепь залегала, подымалась, в мгно-. венную мчалась перебежку и вновь за­ легала, высверлив наскоро в снегу не­ большие ямки, свесив туда холовы, как неживые. Так, прячась за лошадь, и он перебежал раза два, а там. — вско­ чил в седло и поскакал. Куда? Он сам того не знал, но прочь от боя скакать не хотел — только отсюда, из этого места уйти, уйти куда-то в другое, где, может быть, не так пронзающе свистят