Сибирские огни, 1948, № 5

''ильном отборе материала и его груп­ пировке, главное в партийной точке зрения на события и их героев. В то же время вопрос о композиции романа, его построении, о способе рас­ крытия характеров, об описаниях и по­ вествовательной ткани вообще не мог, конечно, не волновать писателя, ибо он преступал к созданию художественного произведения, а не исторического труда. Фурманова беспокоит, к примеру, такая творческая проблема: сохранить реальные собственные имена героев или дать вымышленные, оставаться в пределах строгой историчности или «дать возможность разыграться фанта­ зии». (Запись от 22 . VIII. 1 9 2 2 года). Как изображать себя? В первом или третьем лице. Писать от своего имени или от имени другого лица?! (см. запись от 23 ноября 1 9 2 2 г.). Сохраняя максимальную историче­ скую объективность, точность и досто­ верность изображения, писатель стре­ мится в то же время обобщить явления жизни. Реальные участники борьбы, со­ ратником которых был Фурманов, под его пером должны стать образами, от­ ражающими определенные обществен­ ные закономерности. Исключительные и оригинальные черты отдельной живой личности Героя гражданской войны ав­ тору предстояло воплотить в типиче­ ском характере этого героя, сохранив при этом всю неповторимость его инди­ видуального физического и духовного облика. В этом состояла трудность и сложность творческой задачи, взятой на себя Фурмановым. Вот почему он раз­ мышляет о том, в каком лице изобра­ жать героев, сохранить ли их имена. Писатель опасается «разгула» той фанта ии, которая уводит от действи­ тельности, потому что он не хочет от­ клоняться от суровой правды жизни. В этой связи он скептически относится к вымыслу, ибо желает изобразить в романе жизнь, как она есть. Появив­ шиеся ко времени работы над «Чапае­ вым» немногочисленные литературные произведения об Октябрьской револю­ ции и гражданской войне страдали тем излишеством «фантазии», которая вела к нарушению правды, в лучшем случае герой приукрашивался, в худшем — он совсем извращался, но дто в равной мере было искривлением истины. Вне зависимости от того, какими ' побужде­ ниями руководился такой писатель (хо­ тя и это существенно), надо признать, что идеализация героев партизанской стихийности равно как и абстрактные, схематические фигуры сознательных коммунистов представляли собой от­ ступление от реализма, шедшее вразрез с задачами советского искусства. Про­ тив фантастичности, с одной стороны, и схематизма, с другой, была направ­ лена зстетическая концепция Фурмано­ ва. Именно в ртом заключался резон выступлений писателя, а не в том, что он был противником фантазии и вы­ мысла вообще, как это некоторым ка­ жется. В том, что дело обстоит именно так, можно убедиться, вновь перечитав широко известную запись Фурманова о том, как дать Чапаева, сделанную в дневнике 19. VIII. 1 9 2 2 года. «Дать ли Чапая действительно с ме­ лочами, и с грехами, со всею челове­ ческой требухой, или, как обычно, дать фигуру фантастическую, т. е. хотя и яркую, но во многом кастрированную? Склоняюсь больше к первому». Требование реализма выдвигает Фур­ манов на первый план. Интересы прав­ ды ему, как художнику, дороги. По­ этому он выступает против кастриро­ ванного, т. е. неполного, неправдиво­ го изображения, против фантастично­ сти, т. е. приукрашивания и идеализа­ ции. Это стремление к реалистическому изображению героя диктовалось жела­ нием писателя-большевика показать гражданскую войну с партийных пози­ ций, т. е. внушить читателю правиль­ ное понимание движущих сил борьбы, показать самое важное и существенное в этой жестокой схватке старого и но­ вого мира, руководящую, и организую­ щую роль партии, которая вдохновила массы рабочих и крестьян на небыва­ лый народный героизм. IV В уже цитированной нами статье Фурманова об авторе «Железного пото­ ка» он писал: «Серафимовичу не нуж­ но быть тенденциозным, ему достаточ­ но быть самим собой». Этими словами можно смело характеризовать их авто­ ра. Фурманову достаточно быть самим собой, чтобы правильно изображать действительность, ход и смысл великой гражданской войны. Автору пришлось проделать немалую предварительную работу, чтобы научиться безошибочно видеть правду и художественно раскры­ вать в ней самое существенное, самое важное. Пусть эта правда иногда быва­ ла грубоватой, не писать о ней нельзя. Этого требовала совесть коммуниста, долг художника. О том, как это дава­ лось Фурманову, можно судить по мно­ гим страницам «Чапаева». С нескрываемым сочувствием харак­ теризует писатель комиссара Андреева: «Андреев любил эту чистую, незама- занную грубоватую правду». Фурманов тоже стремился к ней. Он приводит любопытный диалог между тем нее Ан­ дреевым и Клычковым: «И чего ты, Федька, бумагу-то пор­ тишь? — скажет, бывало, Андреев. — Охота ж тебе каждую ересь писать? Да мало ли кто что сделал, кто сказал — разве все захватишь? А уж писать, так надо все, понял? Частицу писать не имеет смыслу, один даже вред полу­ чится, потому как в обман людей вве­ дешь. — Нет, Андреич, ошибаешься, —- разъяснял ему Федор. — Частицу я