Сибирские огни, 1948, № 5

рили некогда, самоценную. Фурманов к этому, разумеется, не стремился и стрзмиться не мог. Он был решитель­ ным противником такого рода «худо­ жественности», понятие о которой про­ тиворечило всем его представлениям об искусстве. А. В. Луначарский прихо­ дит в заключении своей статьи к пра­ вильному выводу, что более всего важ­ но бы о для Фурманова содержание его произведения, что «во вторую очередь он ока ывается и художником и произ­ ведения его художественными». Если -откинуть это неверное (заимствованное у Г. В. Плеханова) разделение на «первую» и «вторую» очередь при эц:нке произведения искусства, то оста­ нется справедливой мысль, что худо­ жественность «Чапаева» определяется важностью и значением, которое вклю­ чено в соответствующую ему форму со­ держания. Такую же мысль высказал М. Серебрянский: «Не в достоинствах формы, а в достоинствах содержания, глубоко существенного и насквозь по­ этического, секрет художественности «Мятежа» и «Чапаева» Дм. Фурма­ нова». II Реальной действительностью, ее про­ тиворечиями, ее драматизмом насыще­ ны страницы «Чапаева». Все неповто­ римые особенности необычайной эпохи, в которую жил и творил писатель, на­ шли отражение не только в содержа­ нии его произведения, но и в художест­ венной форме. В предисловии, которое Фурманов хотел предпослать к уже за­ конченному роману, он писал: «Очерк состав :ен по материалам моей запис­ ной книжки и оставшимся на руках до­ кументам, воспоминаниям, статьям сво­ им и чужим, беседам с некоторыми из дивизионных товарищей. Признаю, что неточности и ошибки могут встретить­ ся: по разным пунктам документов не осталось. Хаотичность, а местами и очевидная противоречивость изложения не столько от неумения1связать, сколь­ ко по соответствию с хаосом самой гражд некой войны. Война не лекция: тут не все гладко». При чтении этого отрывка бросают­ ся в глаза три обстоятельства. Раньше всего автор сообщает, что книга напи­ сана на фактическом материале, и это дает ему даже основание назвать ее очерком. Ео-вторых, Фурманов говорит, что придерживался правдивого изложе­ ния, построенного на документах и вос­ поминаниях. Здесь возможны неточно­ сти, но «гладкой», «зализанной» прав­ ды тут нет. Есть суровая, неприкрашен­ ная правда жестокой борьбы. Самое же замечательное в этом предисловии—ут­ верждение важности и необходимости поисков новой эстетической формы «по соответствию» с характером той не- обы нованной жизни, которую изобра­ жает автор. Рассматривая эту проблему, надо иметь в виду, что когда Дм. Фурманов работал над «Чапаевым», не было еще ни «Разгрома», ни «Железного пото­ ка», ни «Цемента», ни многих других произведений, которые определили об­ лик советской литературы непосредст­ венно после окончания гражданской войны. Автор «Чапаева» был одним из тех, кто пролагал первые пути совет­ ской художественной прозы, посвящен­ ной отображению героической борьбы за советскую власть. Он был одним из тех писателей революции — истинных новаторов, которые стремились к соз­ данию искусства, достойного новой эпо­ хи в истории человечества. В известных беседах с Кларой Цет­ кин Владимир Ильич подчеркивал зна­ чение работы над новой художествен­ ной формой. На почве широкого народ­ ного образования и воспитания, как указывал Ленин, «должно вырасти действительно новое, великое коммуни­ стическое искусство, которое создаст форму соответственно своему содержа­ нию». (Клара Цеткин. «Воспоминания о Ленине», М., «Партиздат», 1 9 3 3 , стр. 38). Дм. Фурманов понимал историче­ скую значимость работы над новой ху­ дожественной формой, наиболее аде­ кватной характеру и задачам нового содзржания революционного искусства. Об этом в сущности и говорят цитиро­ ванные выше строки писателя. Нам думается, что «Чапаев» — одна из тех книг, которые не только по содержа­ нию, но и по форме своей отражают богатейшее своеобразие эпохи. Неви­ данная в истории человечества борьба народов России за свое освобождение была характерна вдохновенным пафо­ сом, необычайно острыми коллизиями, неслыханным напряжением физических и духовных сил. В этой борьбе рожда­ лось социалистическое общество и его дитя и творец — советский человек. Рождалось в этой борьбе и новое искусство, которое искало и ищет со­ вершенные эстетические формы для изображения нового героя и бурных событий, в которых он действует. «Ча­ паев» — одна из первых Еех на этом сложном пути. Для такого писателя, как Фурманов, логика жизни и борьбы, освещенная большевистскими идеями, является един­ ственно возможной логикой искусства. «Художественная правда, — говорил он в статье об А. С. Серафимовиче, — заключается в том, чтобы без утайки рассказывать все необходимое, но рас­ сказывать правильно, т. е. под опреде­ ленным, углом зрения». Эти слова мо­ гут послужить лучшим ответом тем, кто говорит о «фотографичности» творческого метода Фурманова. Нет, автор «Чапаева» не просто живописует жизнь, бесстрастно регистрируя все, что попадается на глаза. К такому вы­ воду может притти только поверхност­ ный читатель, обманутый внешней фор­