Сибирские огни, 1948, № 5

К р и т и к а и б и б л и о г р а ф и я Чапаев" Дмитрия Фурманова I «Чапаев» Дмитрия Фурманова при­ надлежит к числу тех счастливых книг, на долю которых выпала прекрасная литературная судьба. Четверть века насад было создано это произведение о врзмени, как будто теперь отошедшем в историю. Но и сегодня, обращаясь к нему, вы погружаетесь в живую атмо­ сферу горячих дней девятнадцатого го" да, долго еще видите перед собой ле­ гендарного начдива 25-ой, его умного и тонкого комиссара, галлерею их му­ жественных соратников и невольно чув­ ствуете себя соучастником тех дел. Книга не только сохранила идейно­ эстетическую силу, .неиссякающее обая­ ние, тот благородный пафос, который обеспечивает художественному произве­ дению истинное долголетие, она как бы приумножила свои богатства, и мы, со­ временники эпохи Великой Отечествен­ ной войны, находим в «Чапаеве» вол­ нующие страницы, которые очень мно­ го говорят уму и сердцу нового чита­ теля, поясняя ему смысл и значение грозных и триумфальных событий по­ следних лет. Начиная со времени появления «Ча­ паева», затем в тридцатые годы и позднее, в нашей печати было опубли­ ковано немало статей о творчестве Фурманова. Если отбросить выступле­ ния, враждебные советской литературе, то можно признать, что все критики Фурманова сходились на том, что «Ча­ паев» выдающееся произведение, ко­ торое читается и всегда будет читаться с неослабевающим интересом. Но одно- времен мо большинство авторов этих статей согласно было и в том, что в жанровом отношении произведение это «неясное», что с точки зрения старой школьной теории словесности его «классифицировать» трудно. Один из критиков назвал свою статью о Фурманове «Пролетарский ху­ дожник-мемуарист» , другой объявил, что «Чапаев» и «Мятеж» это дневни­ ки гражданской войны, третий отнес произведение Фурманова к «хрони­ кальному жанру». Чаще всего при оп­ ределении своеобразия произведении писателя критика пользовалась рас­ плывчатым, но зато всепримиряющим термином — документальная проза, хо­ тя никто толком не объяснил, в чем специфика такой прозы. Все эти опре­ деления Сыти рождены на свет самы­ ми лучшими чувствами к писателю, чтоб оправдать его перед ревнителями традиционной поэтики и узаконить ли­ тературную форму «Чапаева» и «Мя­ тежа» . В этом доброжелательном стремле­ нии некоторые литературоведы заходи­ ли так далеко, что кажущиеся им осо­ бенности творчества Фурманова возво­ дили даже в основные нормы нового искусства. П. С. Коган писал: «В такие времена фотография более действенное искусство, чем трагедии и поэмы». Оче­ видно в глубине души П. Коган считал Фурманова простым регистратором со­ бытий гражданской войны и для «оп­ равдания» его пытался даже создать целую тзорию, не замечая того, что концепция эта не возвышает, а прини­ жает писателя и ведет, собственно, к отрицанию искусства". Не пора ли, говорили некоторые критики, вообще пересмотреть теорети­ ческие представления о художественном творчестве, его природе и специфике в годы революционных бурь. Мысли эти естественны и_правомерны, но в каком направлении шли иные теоретики? Тот же П. С. Коган утверждает, что про­ изведения Фурманова «деловитостью» и «сухостью» напоминают «даже не историю, а только материалы для исто­ рии». Вряд ли это можно считать до­ стоинством художественного произведе­ ния, если это действительно имеет ме­ сто. Но критик заявляет, что ему, собственно, и не нужно, «не хочется» «художественного оформления». Пусть это будут материалы к истории! В этом и заключается задача художника в ре­ волюционную эпоху. Нужно ли говорить о том, насколь­ ко ошибочны такие представления b ро­ ли искусства в советское время, на­ сколько несправедлива такая характери­ стика произведений Фурманова. Не случайно лефовцы, сторонники «лите­ ратуры факта», как бы в развитие этого тезиса, зачислили автора «Ча­ паева» по своему ведомству. Но, ко­ нечно, Дмитрий Фурманов художник- мыслитель не был копиистом или «фактографом». Для такого вывода ос­ нован- й было меньше всего. Более верно подошел к оценке твор­ чества ш’сателя А. В. Луначарский в своем предисловии к «Чапаеву» в из­ дании 1 9 2 5 года. А. В. Луначарский говорит, что «Чапаев» написан «без расчета на чистую художественность». Это справедливо, если понимать под термином «художественность» эстети­ ческую фор "у, отрешенную от содер­ жания, самодовлеющую или, как гово­