Сибирские огни, 1948, № 4

операции не вернулось трое гвардейцев, в том числе и гвардии старший сержант Та- рабаров. Товарищи его похоронили возле безымянной деревеньки, но принесли его именной чалковский автомат... — А я как вернулся с фронта, — рассказывал Алексей, — дома жил месяц. Матери хозяйство подправлял. На охоту ходил, по Мрассу плавал, маленько рыбачил. Потом надумал сюда — на завод, учиться надо, хочу доменщиком быть, шибко нравится... Мы шли по подъездным путям. Мимо, от доменного цеха к мартеновскому, промчался 'маленький звонкоголосый паровоз с прицепленными тремя огромными ковшами, обдавшими нас зноем расплавленного металла. — Наш чугун в миксер и на разливную машину пошел, — пояснил Алексей. — Вчера тоже четыреста тонн дали, ладно работаем. А чугун-то из нашей шорской руды. Теперь магнитогорскую руду на завод не возят. Своя — таштагольская, хорошая руда. Слыхал — там у нас еще рудники строятся — Шалым, Шерегеш. Качуру будут строить. Богатая наша земля, в горах, в тайге всего много, только работай... ЖЕЛЕЗНЫЙ ЛЕНИН Еще по возвращении своем из армии я предпринимал попытки разыскать Аркадия, моего славного спутника по Стране Темира в довоенные времена, с которым мы замышляли когда-то новый поход в полюбившийся нам обоим край. Удалось только узнать, что после ухода аркашиного отца на фронт, в Северный флот, семья Неустроевых переехала в другой город, к родственникам. По куда именно, этого мне никто сказать не мог. И вот зимой прошлого года я неожиданно получил письмо, которое меня несказанно обрадовало и заставило вскоре собраться в путь. Это было письмо из Страны Темира, из Таштагола, и именно от Аркадия Неустроева, который сам разыскал меня, встретив фамилию мою в печати. Аркаша, юный мой приятель, обнаружился в Таштаголе, который мы с ним назвали когда-то романтически — город Камень на ладони: так переводилось слово — Таштагол. Значит, он остался верен своему слову и стал жителем Страны Темира. В своем коротеньком письме писал он о том, что в Стране Темира много нового, о чем следовало бы написать новую книгу, — не собираюсь ли я наведаться. Тогда, в первое свое путешествие, я записал в Стране Темира легенду о Железной Горе* а сейчас я мог бы записать рассказ о Железном Ленине и даже воочию увидеть- его... «Конечно, этому нельзя поверить, если не видеть своими глазами, — писал Аркаша. — А вы приезжайте и сами увидите». Это несколько туманное сообщение меня заинтересовало, хотя я и склонен был подозревать Аркашу в каком-нибудь преувеличении, зная, что у этого любителя необычайного — горячая голова... Я тотчас же написал ему письмо, прося подробно рассказать о Железном Ленине, да, кстати, написать и о том, как он сам попал в Таштагол и что там делает. Через неделю я получил от него открытку, в которой только и было написано: «Если можете, приезжайте, а то будет поздно...» Послав ему телеграмму о дне выезда, я спешно собрался в путь. Сильный буран, глубокие заносы задержали поезд в пути, и когда я приехал в Сталинск, у меня оставался всего час- до отхода поезда на Таштагол. Я мог только со станции, с высокого виадука издали поглядеть на завод, на город, укутанный снегами, слабо проступавший сквозь белую пелену бесновавшегося бурана. Над заводом снежная завеса была золотисторазовой от заводских зарниц и россыпей огней... Поезд, настоящий пассажирский поезд прямого сообщения, вечером отправился на Таштагол — в буранную муть, в сугробы, среди которых глубокой выемкой извивался железнодорожный путь. Сквозь забитое снегом вагонное окно виднелись только мутноватые огни, то приближавшиеся к самой железной дороге, то медленно тонувшие в белой мгле. По этим смутным огням да коротким остановкам и можно было догадываться лишь о станциях, мимо которых мы проезжали, — Абагур, Кандалеп, Шушталеп... В вагоне было полутемно и жарко от раскаленных чугунных печек. Большинство пассажиров, намерзнувшихся на станции в ожидании поезда, как только забрались в вагон, в тепло, отогревшись, улеглись спать. Но подо мной, на нижних скамейках, не спали. В темноте помигивали красные огоньки цыгарок, густой махорочный дым подымался к потолку. Пассажиры негромко разговаривали. Лиц было не видно, но по голосам можно было догадаться, что один пожилой человек разговаривает с молодыми, должно быть впервые едущими в тайгу. Молодые расспрашивали о руднике, о житье и заработках горняков, а пожилой неторопливо, обстоятельно разъяснял. Я свесил- со своей полки голо-