Сибирские огни, 1948, № 4

зую напряженную работу. Василий Еоно- нович, опершись о перила мостика, смотрит ласковыми глазами на поток чугуна, Павел Ефимович, выдернув руку из рукавицы, показывает мне большой палец — •хорошая плавка! — и смеется, подмигивает, знай, мол, наших. Мастер знаком подзывает меня, я подхожу к нему на мостик, где так же знойно, как и внизу. — Третий ковш наливаем, — говорит он со спокойной гордостью, — четыреста тонн верных... Весь он с ног до головы осыпан мельчайшими серебристыми блестками. Мне кажется, что это остывшие частицы металла, искрами взлетающего ввысь и осыпающегося серебряным дождем. — Ну, если б мы иа воздух столько чугуна выпускали, так за это же никто б нас не' похвалил. Это же — графит. А получается оп из углерода, когда в печи его избыток. Металл его не поглощает, он окисляется и превращается в графитную пыль... — Ну, сейчас гляди, — через некоторое время сказал мастер, — летку будем •закрывать на полном ходу печи. Видишь, чугун уже на исходе, газ начинает вы- фыркивать, остатки выкидывает... Действительно, из летки, как в самом начале, с ревом выхлестывало пламя и дым.— Дело это — закрытие летки на ходу — считали сначала безумством, боялись. Да и сейчас еще не везде насмели- ваются. За границей, говорят, еще не научились. Конечно, тут твердость нужна, быстрота. Печь-то ведь шуток с собой не любит, она сердитая, и если послабил что, она сейчас зауросит и начнет всякие фокусы выкидывать. Ну, у нас не случалось... Мастер ударил в гонг. И тотчас по-бое- вому встали на свои места все доменщики. Старший горновой попробовал какие- то рычаги у пушки, — засвистел сжатый воздух в ней. Павел стал подводить ее ствол к летке— сквозь бушующую лскря- иую пургу и пламя, хлеставшее из огнедышащего •жерла. Из жерла летки с бешеным ревом хлестало бурое пламя, вихри красных искр, — домна будто в яростных судорогах изрыгала из своей утробы остатки металла... Быстрым, уверенным рывком горновой подал на себя один из рычагов пушки, рванул другой, и ствол пушки молниеносно вонзился в огнедышащее отверстие летки. Раздался такой страшной силы взрыв, что мне показалось, будто содрогнулось все исполинское тело печи, метнулось вверх неистовое пламя — и на мгно­ венье и пушка, и горновой с подручными исчезли в багрово-черных клубах дыма. Послышался страшный ,хрип, затем свист воздуха, новый, но уже более приглушенный залп... Старший горновой действовал рычагами пушки, а подручные кидали в ее затвор большие комья глины. С приглушенным, напоминающим артиллерийский выстрел, звуком, пушка втолкнула своп глиняный снаряд в летку, яростно засвистел, вырываясь из ствола, воздух. Выстрелы и режущий ухо свист воздуха повторились,— и сразу все стихло. Могучий, ровный гул печи показался абсолютной тишиной после адского грома, какой стоял секунду назад... Возле летки, где только что бушевало пламя, было теперь черное тело пушки. — Видал, как Паша наторел, — сказал с облегченным вздохом мастер. — Я уж давно сам не подхожу к пушке, он ловчее орудует... Павел Ефимыч подошел к бачку с газированной водой, одну за другой выпил две кружки и после этого вздохнул полной грудью. И видно было, какого напряжения стоили ему эти несколько минут — на мокром черном его лице усталостью дымились синие запавшие глаза. — Ну, вот, и кончен бал, — сказал он, подходя к нам, — отработали сменку... Сколько? — спросил он у мастера. — Четыреста, Паша. — Ладно сработано. А на второй домне не слыхал как? — Говорили, что они утром триста пятьдесят выдали, — ответил Василий Ко- нонович. — Сейчас сменимся, пойдем к ним, проверим, — сказал Павел Ефимович и, усмехаясь, добавил: — С нами лучше не соревнуйся, все равно обгоним!.. Он ушел к печи, где подручные заканчивали уборку на капавах и возле горна домны. — Второй квартал соревнуемся, первое место по цеху держим, — сказал мне Василий Кононович. — Думаю и дальше не уступим. Горячие люди, — с отеческой гордостью кивнул он на горнового и его подручных. Алексея Мижакова я нашел у шлаковой канавы, он ломом разбивал остывшие остатки шлака. Я подождал, когда он кончит работу, и мы вместе пошли из цеха. Алексей с печалью сказал мне, что не вернулся с фронта его друг и командир— гвардии старший сержант Василий Тараба- ров, лихой мрасский плотогон и лесоруб. Вскоре после нашей встречи во фронтовой землянке он пошел в немецкие тылы с рискованным боевым заданием. Из этой