Сибирские огни, 1948, № 4

стоящий, мире... Не раз многие часы я проводил в Доме техники, унося из него и это гордое приподнятое чувство, и очень ясное представление обо всем увиденном в музее. И когда шел к заводу, казалось, что я вижу его и понимаю все происходящее на нем с той большой высоты, на какую поднялся там — в дивном макетированном городе металлургии... Но всякий раз, когда я подходил к заводу, в сознании моем происходило разительное перемещение. Пройдя по длинному тоннелю, ведущему к заводу, я по одному из ответвлений бетонного канала выхожу к подножию доменного цеха. И сразу же ощущаю себя песчинкой перед громадами цеха, масштабы которого не в силах охватить мой муравьиный зрачок. И ясность представлений, вынесенная из Дома техники, тотчас заслоняется действительной грандиозностью сооружений, макетное воспроизведение цеха бесследно растворяется в гиперболических масштабах настоящего... Когда снизу, с подъездных путей, задрав голову, хочешь увидеть вершины домен, кауперов, то кажется, что облака, задевающие за них, и состоят из белых, серых, розовых и желтых дымов, клубов пара и газов, исторгаемых печами-велика- нами. А на подъездных путях, как на большой железнодорожной станции, снуют горластые маневровые паровозы, мчатся поезда, груженные камнем, огнеупорным кирпичом, коксом, рудами, маленькие стремительные паровозики и бесшумные электровозы проносятся мимо с обдающими тебя зноем огромными и тяжелыми чашами чугунных и шлаковых ковшей... А над головой висят стальными переплетами тяжелые горизонтальные мосты, по которым от рудного двора к домнам ходят электрокраны, пронося в своих гигантских клешнях целые вагоны рудной пищи печам-исполинам. По наклонным мостам, уходящим к вершинам, к колошникам домен ползут железные короба скипов с шихтой — каждая из четырех гигантских печей требует в сутки пять тысяч тонн пищи — шихты и двадцать пять тысяч кубометров воды для охлаждения раскаленного тела печи — эти цифры врезались мне в память еще там — в Доме техники. Здесь, внизу, у подножия цеха, оглушенный грохотом, визгом и скрежетом металла, сдавленным гулом и свистом пара и газов, начинаешь понимать, какая космическая мощь, какая неизмеримая силища бушует, гудит, мечется в крепчайших гигантских печей, в раскаленных застенках воздуходувок, какие пламенные неистовые потоки с приглушенным толстыми стенками ревом мчатся по трубам, опоясывающим доменные печи, извивающимся во всех направлениях по цеху... По извилистой железной лестнице поднялся я к горну первой домны. От ее огромного тела, окольцованного толстыми трубами, лесенками, оснащенного множеством механизмов и приспособлений, несло мощным зноем. Приглушенно, сотрясая весь гигантский организм, гудело пламя в утробе печи. На уровне человеческого глаза солнечно светились фурменные глазки, лилась из множества трубок куда-то вода. Из шлакового отверстия, белый, как молоко, по канавке бежал ручей шлака, ниспадая толстой струей в раскаленную бездну ковша, стоявшего внизу на подъездном пути. Я засмотрелся на этот ручей, дивясь тому, что около него нет никого, и но заметил, как подошел сзади мастер Василий Кононович, с которым познакомили меня накануне в парткоме. Тяжелая его рука опустилась на мое плечо. — Во-время пришел, — прокричал он мне в ухо. — Сейчас металл выпускать будем. Пойдем... Был Василий Кононович в синей брезентовой куртке, осыпанной серебристыми искорками,, которые поблескивали и на его кепке и на усах. Говорить нормально было нельзя, приходилось кричать, и я прокричал ему на ухо, спросил, почему тут никого из рабочих нет. — Как нет, они сейчас все там, у чу гунной летки, — ответил мастер. — А здесь делать нечего, шлак идет себе и идет... Мы пошли вокруг печи. — На, погляди, как металл кипит, — прокричал он, подведя меня к одному из фурменных глазков и подавая синее стеклышко. Я попробовал посмотреть в «глазок» без стеклышка, но ничего не увидел, кроме солнечно палящего пятна. Через синее стекло смотреть было удобнее. Постепенно глаз-стал различать в бушевании белого пламени медлительно колеблющиеся волны, всплески и струи... И было это схоже с тем, что видишь, когда смотришь сквозь темное стекло на солнце, только зной здесь был сильней... Василий Кононович взял у меня стеклышко, сам взглянул в «глазок» и, ничего не сказав, пошел дальше. Мы пришли к горну домны, где сосредоточивается вся рсабота по выпуску чугуна. Но и тут людей было мало: всего пять человек, и уму непостижимо, как эти пя