Сибирские огни, 1948, № 4

открывая их, рывком затянул ремень и надел пилотку... На труди его зазвенели медали — «За отвагу», «За боевые заслуги». И тут еще раз пришлось мне подивиться счастливым случайностям фронтовых встреч. Этот низкорослый, черноволосый гвардеец оказался тем самым шорским пареньком в красноармейском шлеме, колхозным бригадиром Алешей Мижаковым, с которым мне пришлось однажды плыть в карбузе по Мрассу. Вспомнилось, как он жаловался на несправедливость воинской комиссии, не взявшей его в армию из-за многодетности его матери. Он плыл тогда в Сталинек, чтобы там добиться зачисления в ряды Красной Армии. Заметив меня, он тотчас вытянулся, откозырял, точь-в-точь как Тарабаров, и отрапортовал: — Гвардии рядовой Мижаков! Товарищ гвардии капитан, разрешите обращаться к гвардии старшему сержанту?.. Я подошел к нему: — Что ж ты, Алексеи, не узнаешь старых знакомых?.. Или забыл, как мы с тобой плыли в карбузе по Мрассу?.. — Товарищ гвардии капитан! — широкое его лицо совсем расплылось белозубой улыбкой, а из узеньких щелок заспанных глаз брызнули веселые огоньки. — Э-э, помню, шибко помню... — Как же это ты, Алексей, все-таки шпал в армию? — спросил я. — Тогда и в Сталинске меня не взяли, — рассказал он. — Городской военком тоже сказал — семья шибко большая, надо матери помогать, в колхозе работать... Большая обида была... А когда война началась — добровольцем пошел, сразу взяли. Вот, с товарищем гвардии старшим сержантом Тарабаровым Василием Ивановичем вместе в военкомат пришли. Вместе эшелоном ехали. К себе в отделение меня взял, вместе давно воюем... Долго и взволнованно мы говорили о Стране Темира, у каждого нашлось, что вспомнить и рассказать. Перебрали мы всех наших общих знакомых и друзей, всех земляков. Василий и Алексей показали мне письма из дому, которые они бережно хранили, и много интересного было в тех письмах. — Эх, Морошка-то, каичи знаменитый наш, в сорок втором году помер, маленько похворал и помер, — рассказывал Алексей Мижаков. — И Акмет тоже номер. Жалко стариков, таких кайчи,. однако, в Шорин больше нет, столько сказок знали!.. А старик Карол жив, жив... Охотится в тайге, много пушнины для Красной Армии добывает. Сын-то его, Михаил, -у нас в полку был, в противотанковой роте — бронебойщик. С отцом, с Каролом, у него интересная история была, сам Михаил рассказывал. Он отцу в письме написал, что воюет с железными зверями, с «тиграми», которых немцы на нас выпустили. А Карол это по- своему, по-охотничьему понял. Отвечает сыну, что собирается послать ему на фронт свой кузей-мылтык... Видели у него это ружье? Полпуда веса, на заряд полфунта пороха. Медведя бьет наповал, одним выстрелом... Вот Карол и решил, что против его кузей-мылтыка ни один немецкий тигр не устоит, и надумал его послать сыну. Такой чудной старик..,. А Михаил-то погиб вскоре. Большое горе у старого Карола. Мы ему письмо писали, сам командир полка подписал, и мы подписали. Старик далеко в тайгу ушел, на всю зиму. А весной триста белок сдал. Нам об этом написали из улус-совета. Еще рассказал Алексей, что двое его младших братишек пошли учиться в ФЗО — один в Темир-Тау, другой в Сталинске, на заводе... Когда мы заговорили о Сталинске, о заводе, Василий Тарабаров поднялся с места, взял из пирамидки один из автоматов и подал его мне: — Вот, товарищ гвардии капитан, подарочек нам из Сталинска... На ложе автомата была прикреплена стальная пластинка, а на ней выгравировано: «Сибиряку-гвардейцу от сталевара Чалкова»... Чалков, молодой сталевар Саша Чалковг с которым я встречался, когда он еще только начинал работать у мартена. — Он и сейчас на заводе работает, — сказал Василий Тарабаров. — Мирового сталевар, о нем сколько газеты писали. Видать, богатый человек — специально для нашей дивизии на свои средства приобрел больше сотни таких автоматиков. И,, говорят, сделаны они из кузнецкой стали,, по специальному заказу. Быот замечательно. Почетное, именное оружие. Вручают его самым лучшим гвардейцам за от-- личие в бою... У меня во взводе пять таких автоматов, — с гордостью заключил гвардии старший сержант. » — Это чей автомат? — спросил я. — А вы глядите, — сказал Тараба- ров... Я повернул автомат и на обратной стороне ложа прочел две надписи, вырезанные по дереву острым ножом: «Январь. 1944 года. Гвардии красноармейцу Ивану Сухих... Июнь 1944 года — гвардии красноармейцу Алексею Мяжакову»...