Сибирские огни, 1948, № 4

кую сигнализацию трассами из своего автомата. Немцы клюнули — на его сигналы выслали большой патруль. Тарабаров- цы заманили этот патруль па нашу сторону и принудили его сдаться... Я направился в этот взвод, чтоб написать о нем очерк для нашей дивизионной газеты. На командном пункте батальона мне указали блиндажи, в которых располагалась первая рота, в составе которой был и взвод автоматчиков Тарабарова. Блиндажи были выкопаны в осиновой рощице, бильно иссеченной артиллерийским огнем, лишь на немногих осинах сохранился мелкий, по-осеннему алый лист. Гвардии старшего сержанта Тарабаро- ва я нашел в блиндаже, вокруг которого натыканы были молоденькие, ярко зеленые елочки, неизвестно каким образом попавшие сюда, в осиновую рощу. Блиндаж был довольно светлый, стены его и потолок были обтянуты ярко размалеванными маскировочными немецкими плапща- латкамн. чтоб не осыпался в блиндаж песок. На низеньком топчане спали двое людей. В самодельной пирамидке стояли автоматы. За столиком, на который из маленького оконца отвесно падал свет, сидел гвардии старший сержант и что-то вычерчивал цветными карандашами на листке бумаги. Сержант встал и поздоровался со мной особо щеголеватым «сержантским» жестом, на миг коснувшись правой брови своей пальцами правой руки. Резко опустив руку, он весело, четко представился: — Гвардии старший сержант Тараба- ров!.. Был он невысок и худощав, со смуглым, исщербленным оспой лицом и се рыми озорноватыми глазами. А из-под лихо посаженной на бочок пилотки разудало свесилась рыжеватая гроздь кудрей, — уставная вольность, которая, невидимому, прощалась начальством этому прославленному автоматчику... Но именно эти кудри, да щербинки на лице и озор- яоватые серые глаза сразу показались мне знакомыми и что-то живо напомнили ... Мы начали разговор. Оказалось, что Василий Тарабаров родом с реки Мрассу,. сын таежного старожила-приискателя, и сам до ухода на фронт промышлял зверя в тайге, с артелью старателей мыл золото на ручьях, а потом в леспромхозе был лесорубом и сплавлял плоты по Мрассу... И тут сразу припомнилось мне путешествие по Стране Темира, плавание по Мрассу, спуск карбуза через Большой порог, Красиловское бучило.. Вспомнился леспромхозовский рыжекудрый заносчивый паренек, предлагавший за полсотни рублей провести наш карбуз через бешеную стремнину, — Васька Тарабаров... Ну, конечно же, это был он — гвардии старший сержант Василий Тарабаров. И когда я напомнил ему о том далеком случае на Большом пороге, он, усмехнувшись, сказал: — Я ж говорил тогда, что разобьете карбуз на бучиле, так оно и вьпцло. А я бы в целости провел, сколько садиков, больших сплоток да и карбузов доводилось спускать через порог. Разбивало многих, которые без сноровки. Помолчав, он глянул на меня: — А я тоже зараз признал вас, товарищ гвардии капитан, и Аркашку того помню, и этих Михайлу и Петро... Эх, товарищ гвардии капитан, хорошо у нас там, на Мрассе, так бы и улетел туда, честное слово! Во сне вижу часто я родные места... Из дальнейшего разговора выяснилось, что Василий Тарабаров, вскоре после нашей встречи на Большом пороге, ушел из леспромхоза на рудник Темир-Тау, работал там сначала бурщиком, а потом запальщиком и успел стать известным на руднике стахановцем, смелым, сноровистым подрывником. Хотя Тарабаров по природе и был не очень разговорчивым человеком, но воспоминания о родных и таких далеких сейчас местах затронули самую глубь солдатской души, и гвардии старший сержант говорил проникновенно: — Вот, как войну закончим, то-есть дойдем до Берлина и Гитлера прикончим, так вернусь я на Темир, а скорей даже в Та;нтагол. Там же, слыхали, мировой 'рудник строится? Конечно, месяц— другой по тайге похожу с ружьишком, по Мрассу и Томи на салике проплыву от Кабыр- зы до Старо-Кузнецка, а потом в забой... — У меня же, товарищ гвардии капитан, во взводе еще ребята наши есть — с Кондомы, с Мрасса, из Кузнецка, — продолжал Тарабаров. — Вот сейчас я подыму красноармейца Мижакова. Добрый разведчик, лихой автоматчик мой... Ночью ходили в поиск, так сейчас отсыпаются... Тарабаров подошел к нарам и тронул одного из спящих за ногу, обутую в кирзовый сапог с резиновой толстой рифленой подошвой. Из-под плащпалатки мгновенно вскочил низкорослый, широколицый и смуглый паренек, с заплывшими от сна косоватыми глазами: — Уже пора, товарищ гвардии старшин сержант? — торопливо спросил он, кулаком проводя по глазам. И, еще не