Сибирские огни, 1948, № 4

ми. Когда она улыбалась, меж бровей появлялась маленькая морщинка, которая придавала ее улыбке несколько насмешливый характер. — Только я удивляюсь, почему мой дед позвонил именно вам? — А ты не удивляйся, — наставительно и несколько обиженно произнес дед, все-таки очень довольный, что поговорил лично с таким большим и почетным в районе человеком. — Сама же ты, Анна Тимофеевна, говорила, что с важными делами надо итти в райком партии. Завалова несколько секунд напряженно прислушивалась к голосу секретаря райкома. — Чем же я могу помочь? — Она недовольно теребила телефонный шнур. — Ведь оба гусеничных трактора вчера ушли по распоряжению директора МТС в соседний колхоз. Осталась одна Катя Воронова с колесным трактором. А, ведь, не вспахано еще около восьмидесяти га. Все лошади на посевной. Не на чем даже зерно возить, — председатель, хмурясь, перебирала все свои беды. Ей совсем не нравилось предложение секретаря райкома. «Не было печали... — подумала она. — • Своей работы край непочатый». — У твоих соседей, Завалова, вспахано не больше половины того, что надо, а у тебя — десятая часть осталась, — рокотал бас в телефонной трубке. — Скажи, кто же имеет больше права на тракторы? Я хотел похвалить тебя сегодня, но вижу — не за что. Кстати, о подвозке зерна. В других колхозах подвозку организовали на коровах. — Я уже думала об этом. — Замечательно. Действуй. — И ,— чего боялась оиа больше всего, — разговор вернулся к прежней теме. — Снроси-ка, Анна'Тимофеевна, у этого матроса: сколько метров от берега до катера. Есть ли у них канат достаточной длины? Можно лк подойти туда на тракторе? — Паренек говорит, что до катера будет метров полтораста. Канаты, или как ■ он говорит, — «буксиры», есть. Ну, а насчет дороги — я сомневаюсь, чтобы можно было подъехать на колесном тракторе. Григорий Матвеевич! — умоляюще сказала Завалова, страдальчески глядя на телефон, — не отрывайте вы последний трактор от пахоты. Заваловой казалось, что будет потерян целый день работы. К тому же, проехать в Волчьи Лога очень трудно. Дорога плохая, и с трактором может случиться авария. Не дорога, а горе. Подумать только, три— четыре километра по сплошному бездорожью, в распутицу. — Знаешь, Анна Тимофеевна,— секретарь райкома говорил негромко, но по интонации она почувствовала, что он возмущен, хотя и сдерживается. — Знаешь ли ты, что значит для государства, если вода упадет и ватер застрянет на год! Это значит — сотни, а может быть, тысячи тонн хлеба, леса, рыбы недополучит фронт. Если тебе это непонятно и ты дальше своего колхоза не хочешь видеть, то я тебе, Завалова, как коммунистке, приказываю помочь катеру и сообщить мне о результатах. — Хорошо, товарищ Черевичный, — сухо сказала Завалова. — Но не забывай, Апна Тимофеевна,— эта помощь не будет оправданием затягивания сева. — И секретарь уже более мягко сказал: — Да, я забыл предупредить: дорогу, по которой пойдет трактор, проверь сама. И только в том случае откажись от помощи, если дорога пепрохо- дима. Саша страшно обрадовался, когда понял, что секретарь райкома настаивает на помощи. Он сразу представил себе, как трактор подходит к берегу... Буксирный трос натянулся, и газоход пополз с мели... По мере разговора радость сменилась тре- воашым ожиданием. Когда Завалова, недовольная и расстроенная, положила трубку, Саша ожидал, что она накричит на него и, может быть, выгонит из теплой комнаты. При мысли, что ему снова придется мокрому итти на улицу, мороз пробежал у него по спине. Он сразу яге решил, что попросит разрешения обсушиться в какой-нибудь избе, и уже потом пойдет на газоход. Председатель молча оделась. Потом подошла к Саше, стоявшему около печи, и сурово, как ему показалось, спросила: — Обсушился? — и, не дожидаясь ответа, бесцеремонно потрогала волосы на голове, одежду. — Мокрый ты еще, брат. — Петрович, принеси сена для лошади, — сказала она деду. Сняв тулуп со стены и сказав Саше: «Пойдем, паренек», она вышла из конторы. Саше страшно не хотелось выходить из теплого правления на улицу. Она ему казалась такой же холодной, как вода в Прорве. Его охватило какое-то безразличие и усталость. Подступали слезы обиды на себя и еще неизвестно на кого. Чтобы оторваться от теплой печи и открыть дверь на улицу, потребовалось усилие воли, потребовалось сказать себе со злой насмешкой: «Давай поплачем... моряк! Нс будь бабой!».