Сибирские огни, 1948, № 4

коммунизма! — он, задумавшись, помолчал. Затем заговорил снова: — Тогда труд станет такой необходимостью для человека, что тот, кто пропустит возможность поработать в этот день, будет чувствовать себя неудовлетворенным, словно ему чего-то нехватает. Ты вот, Петр, улыбаешься, а это будет так... — Я понимаю, почему Петр не верит! — У Кости блеснули в глазах лукавые искорки. Он очень любит поспать. Этак часов пятнадцать кряду, и за штурвалом иногда подремывает... — По, но, н о ... — послышалось с верхней койки. — Я не про это... Самое интересное будет то, ■ что лентяи при коммунизме... Петр подскочил сгоряча на койке, но тотчас же больно стукнулся головой о низкий потолок и сел обратно. — Ты знаешь, Веригин, осторожнее говорила то я ... Костя рассмеялся. — Что, на воре шапка торит? Нет, я не о тебе, а вообще, говорю, что при коммунизме, когда труд станет таким, как рассказывает Виктор Васильевич, лентяя будет трудно отыскать. Петр угрюмо сказал: — Ты, Костя, напрасно обо мне так говоришь... потому 'что... кто любит иногда поспать — это еще не лодырь. — Чудак, разве я сказал, что ты лодырь? — посмеивался Костя, уклоняясь от прямого ответа. — Ты не виляй! Вы-то все меня знаете, а что подумает Виктор Васильевич после твоих слов! 'Ню видя, что улыбки, плохо скрытые, хотя и дружелюбные, не сходят с лиц, Петр с горячностью искреннего возмущения рванулся к капитану. Даже обычная чгеув'ерешгость движений! у него пропала.. — Семен Игнатьевич, скажи — плохо я работаю? — Работаешь хорошо, спать любишь много, — коротко и серьезно пробасил тот. — Ну, что? — торжествующе и вместе с тем презрительно бросил Петр Косте, и тот поразился страстности, с какой защищался этот всегда флегматичный, добродушный парень. Открыв в своем товарщ е новую черту и удивившись ей, Костя примирительно сказал: — Что ты, Петр, обижаешься? Я ведь говорю то же, что и капитан. Но Петр уже улегся на койку и молчал. — Эй, друзья, не ссориться! — Никитин поглядывая на них весело и дружелюбно. Саша, наблюдавший с верхней толки, заметил, что Виктор Васильевич как будто даже обрадован, и он не ошибался. Никитин действительно' был обрадован горячностью человека, который по-иоюому понимает честь, прежде всего, как честь рабочего. Он был обрадован тем, что его мысли, отраженные в словах Кости, так задели Петра. «Труд стал делом чести» — какие большие слова!» — Никитин поднял голову. Со светлой носовой стенки на него* смотрел вождь, молодо и проницательно- улыбаясь. «Да. юг врав. Еще и 'ещ е раз прав! Надо только стремиться, чтобы все поняли это»... Саша, вспомнив, что ему надо загрузить 'Генератор, приоткрыл двери кубрика. Струйки дождя бежали то вытертой ногами палубе. Железная крыша машинного отделения тихонько звенела под непрерывными и незаметными ударами капель-, и лужица воды подтекала, под березовые чурки, укрытые брезентом. Все кругом были серо и мокро: и палуба, и далекий лес, и прибрежные кусты , маячившие сквозь седые полосы холодного дождя. Вода в протоке была бугристой, — маленькие грязновато-серые злые волиешки бродили стаями по ней, л куст смородины, где-то вырванный ими, беспомощно уплывал по течению. Из-под крышки газогенератора поднимался слабый белый дымок, а с теплых стенок его, омытых дождем,, шел пар. Когда Саша, уже вымокший в стежешж куртке, торопливо спустился в теплый кубрик, капитан стоял посредине каюты, загораживая ее всю, и натягивал плащ. — Ну, хватит языки чесать, .а то мы уже три бочки наговорили, — не удержался он, чтобы не съязвить. — Давай- те-ка, ребята, попробуем еще раз. — И все, застегиваясь, полезли наверх под. дождь. Через час, мокрые, они сидели молчаливо вокруг железной печурки, а дождь все лил и лил. Голод Есе настойчивее напоминал о себе. — Э -э х !— сокрушенно выдохнул капитан. — Была бы у меня такая команда, как в прошлую навигацию! Такие матросы — орлы, как Васька Нефедов. Помнишь его. Костя? Да они бы руками сдернули катер с мели! ----- Капитан резко рубанул воздух рукой.