Сибирские огни, 1948, № 4

задушевно сказал он немного погодя, задумчиво глядя в сумрак, каюты. — Спасибо вам, ребятки! Большое спасибо за заботу о будущих людях!— Семен Игнатьевич сказал это нарочито растроганным голосом, — но вы и о сегодняшнем дне подумайте. Подумайте о том, как все-таки вытащить газоход! — ворчливо закончил он. Сегодня капитан был явно не в духе. Он все более убеждался, что положение катера с каждым часом становится опаснее. Только под’ем воды или посторонняя помощь могут выдернуть газоход из этой злополучной ямы. А где он, подъем воды? Кто может иритги на помощь? И в душе Семена' Игнатьевича поднималось угрюмое раздражение, в котором соединились и уязвленная честь судоводителя, и сознание невыполненного долга (они должны были быть уже на цути в Колнашево!), и чувство своей вины, тяжесть ответственности, если катер сядет здесь на долгое время. «И поделом тебе, ста-рый чурбан», — думал он с нарастающей досадой. — Конечно, кому что... того что интересует, — капитан невесело усмехнулся, — а вот думали вы о том, сколько мы весим килограммов? Не газоход, а мы — команда, а? — Думали, — ответил Костя, догадываясь, к чему клонит Семен Игнатьевич. — Сколько? — Килограммов триста пятьдесят. — Ну, и что? — Можно, — сказал Костя. — Хотя вода зверски холодная, ешь твою за ногу! Петр и Саша не сразу догадались, что капитан намекает на возможный спуск всех за борт для облегчения газохода. Ио капитан замолчал, больше не возвращаясь к этому разговору. О реки доносились звуки, то нараставшие, то удалявшиеся. Бремя от времени, вместе с плеском пароходных колес, слышалось знакомое шипение паровой машины, и у всех, кто тоскливо внимал на газоходе этим шумам, они связывались с мыслью о жизни, деловито бегущей вдали. Река жила и трудилась неустанно, и Косте представилось, как по разным направлениям от Бийска до Салехарда идут пароходы и ватера, шлепает плицами буксир «Фрунзе» и караван барж тянется за ним. Бежит, разрезая мутную обскую волну, двухтрубный красавец «Александр Невский». Идут по великой реве суда, большие и малые. Сотни капитанов ведут их, сотни штурвальных стоят на вахте, «отни кочегаров шуруют в топках... И так ярко все это ему представилось, так выпукло, что Костя поднялся и сел на койке. Его особенно поразила, неожиданно открытая им, синхронность действий, одновременность усилии и даже движений огромного количества людей на всем протяжении великой водной дороги — от Алтайских гор до Обской губы. Все люди работают одновременно, все сразу. — Вы подумайте, ребята! — произнес он, продолжая вслух свои мысли. Никитин повернул голову в окну и серый дневной свет упал ему на лицо. И встала перед ним Обь, вся Обь, Амур, Волга, — те места, которые ему довелось видеть за свою богатую и разнообразную жизнь, и те, которые так же дороги, хотя он никогда их не видел... От Владивостока, от стылых острогов Камчатки до сжатого кольцом блокады многострадального Ленинграда идут пароходы с лесом и зерном, мчатся поезда с углем, и все это идет на фронт... А Костя замолчал, видя, как ребята после его слов задумались под шум дождя, и мысли каждого из них где-то сходились, переплетаясь. ...Все люди, все люди — сразу. Вот в этот момент стоят миллионы женщин, ребятишек, мужчин у станков. Снимают детали, закрепляют новые... Может быть, в эту минуту выходит где-нибудь новый' тагак из заводских ворот; может быть, выводят за плоскости из цеха только что собранный самолет. И все это делается для фронта. Фронт... Дрожит от взрывов, качается . земля, стелется по окопам1пороховой едкий дым, полыхают пожары... Идут по нашей земле враги. «И все-таки будет время, когда мы уничтожим их! И настанет срок, когда завод, вместо танка, выпустит трактор, и трактор пойдет в поле. Снова в Одессе бу-« дут делать реверсивные муфты! Будут. А мы будем работать, как никогда. И уста- вать-то не захочется, потому что будешь видеть: сделанное сегодня приносит пользу завтра же». Все это Костя только подумал, а не оказал вслух: он боялся, что его 'горячие, идущие от всей души слова прозвучат фальшиво в этот момент, когда он и его товарищи сидят, бездельничая, целый день. Нет, надо что-то делать! И, словно отвечая на эти мысли, негромко, проникновенно сказал Никитин: — Будет время, когда кончится Великая Отечественная война и наступит мир. Оно близко. Мы еще будем жить в это время. Мне как-то не верится, что я не увижу