Сибирские огни, 1948, № 4

Мотыги поднимают в огородах. Колышет ветер теплый и соленый Края панам из рисовой соломы. За огородом — кривостволый ельник, Навес из тростника и ослик—- мельник. ■ С утра на нем затянута подпруга — Ему работа эта не нова. Хозяин спит. А он идет по кругу, Тяжелые вращая жернова, Идет слепой. Копыт удары глухи... Отряхивая шерсти серый ворс, Он думает, наверно, большеухий, Что он отсюда за десятки верст. Идет слепой, вращая камень грузный Над золотой мукою кукурузной. От башмаков до шляпы в белом- белом Старик-садовник занят важным делом, — Стволы деревьев известью беля, Гадает он об августе в апреле. Здесь ящики пустые в штабелях. В них до весны плоды в опилках зрелы. Дорога в лужах, как в кусках слюды, И даль светла... Не знаю, как другие, А я люблю корейские сады — Безлистые, прозрачные, нагие И мерный звук садовничьей пилы, И по межам бегущие палы; И на заре базарный город гулкий, И продавщиц с лотками на ремне, И тишину окраин, и прогулки По вечерам в заречной стороне, Там, где река одета в серый камень И девушки внизу стучат вальками. ПИСЬМО ВЕРЕ ЦОЙ Вижу я из наших далей русских Твой под вечер опустевший класс! Вижу я сияние узких-узких, Черных-черных, теплых-теплых глаз. Ты морщинки хмуришь над бровями, В тонких косах трогаешь тесьму, Робко подступив со словарями К моему московскому письму. Год назад на горных перевалах Камень обрывался и гремел — Мы тянули пушки в белых скалах, Где теперь для школы рубят мел. На дорогах Северной Кореи По ночам уже хрустел ледок. С гор спустились наши батареи В твой провинциальный городок. За ворота в поле, где межами Ходит аист — мудрый агроном, Вышли к нам навстречу горожане С кукурузным хлебом и вином. И плыла, от радости хмельная, Над лотками хлеба и вина, Полная и щедрая, дневная, Черная и красная — двойная Их республиканская луна. .На заре, когда шумели шлюзы И гремела девушка ведром, Ты пришла из Женского союза В угловой одноэтажный дом. Кисточкой смела соринки с пола, Маленьким обломком уголька На дощечке написала «школа», Сдула паутинку с потолка... И пришли к тебе, за правдой женской, За истолкованием прав людских Женщины селений деревенских, Женщины окраин городских. Двое, исходивших мир огромный, Мы стояли у тебя в дверях... Ты одна привстала, в блузке скромной. Дочь батрачек, лодочниц и прях... Ты одна такая в мире целом... На глазах притихших учениц, К незнакомым русским офицерам Подошла... не поклонилась ниц... Подошла открытая... взглянула В лица, заметенные пыльцой, Узенькую руку протянула И сказала робко: — Вера Цой. А лицо менялось. С темной силой В нем была борьба отражена: Женщина, ты разве позабыла — Ты лишь молча кланяться должна. Женщина, в углах за камельками Был твой первый и последний класс; Ты жила, не годами — веками От земли не поднимая глаз, Никогда не шла с мужчиной рядом, Шла за мужем только по пятам; Никому твоей руки не надо... — Может быть не надо, капитан?... Может быть... — Не может быть, не может! Где мне взять, где мне найти слова! Вера Цой, ты слышишь, ты права! Оглянись, тот век тобою прожит, Новый век вступил в свои права. Через горы Северной Кореи На скупой дымок.от камелька. За лафетом русской батареи Он пришел к тебе издалека; Дай мне руку — вот моя рука! Я запомнил этот вечер летний. В мир взглянул из-под раскосых век, На моих глазах двадцатилетним На земле родился человек. Я его запомнил в скромной блузке, Я запомнил удивленный класс, Я запомнил радость узких-узких, Черных-черных, теплых-теплых глаз...