Сибирские огни, 1948, № 4

■ что-то чужое, не подкорытовское угадывается в этом качающемся из стороны в сторону человеке. Шленкин сильнее втискивается в щель, раздвоившую скалу, и ■ смотрит, смотрит изо всех сил на приближающегося к нему человека. Нет, это не Подкорыто®! Прокофий строен и высок, а этот идет согнувшись. Он дышит так тяжело, словно где-то поблизости раздувают кузнечные меха. И этот признак чужой. Подкорытов, как бы он ни устал, 'Какую бы тяжесть ни нес, — умеет управлять своим дыханием. Проходит еще минута — две... Человек начинает поспешно карабкаться на скалу. Шленкин сидит метра на два выше человека и хорошо видит его. При свете месяца он различает, что это японец. «Прокофии его спугнул. От него, видимо, он удирает», — мелькает у Шленкина в уме. Японец приближается. Шленкина трясет, Это у?ке ие страх, у страха есть свои сроки. Шленкин волнуется, он не знает, на что решиться, у него много возможностей— надо выбрать одну из них, а это не просто. Шленкин может выстрелить в японца, он может бросить в него гранату', но не лучше ли немного выждать еще и заколоть японца штыком. Так будет бесшумнее. Выстрел и взрыв могут привлечь других японцев, а воевать одному с- несколькими — дело сложное. Пока. Шленкин размышляет, на чем остановить ему свой выбор, японец оказывается в трех шагах от него. Как запаленная лошадь, он падает на выступ, который несколько ниже выступа, занятого Шлепкиным. Привалившись спиной к скале, японец отдыхает. «Надо! захватить его живьем», — думает Шленкин. Бесшумно, с великой осторожностью, он чуть подтаскивает свои ноги к обрыву. Сердце стучит, на лбу выступает пот. Пора бы уже прыгать, японец может подняться, уйти дальше, ¡по в душу Шленкина закрадывается неприятный холодок. «,Ну, прыгай на него, прыгай», — говорит он сам себе, но секунды текут, а он сидит на прежнем месте. «Да разве так я тогда Соловья ловил?.. Товарищ, капитан... Катя... Она за. такое не похвалила бы», — проносится у него в мыслях, и он как бы видит на миг ее лицо с большими глазами и слышит ее голос: «Пора!» Взяв в руки пилотку, он падает на японца всей тяжестью своего грузного тела. Тот делает тщетную попытку сбросить его с себя, но руки Шленкина обретают удивительную подвижность и силу. га.. Еще » г — руки японца закинуты за голову и связаны ремнем. Он бьется и стонет, в горле у него что-то булькает, В 1 животе страшно урчит... X III Егоров принимает решение: на командном пункте оставить за себя комвзвода Наседкина, а самому с группой солдат двинуться в горы. Японцы, поввдимому, отступили, а частью уничтожены. Стрельба становится реже. Она доносится теперь всего' лишь из двух — трех мест. Егоров мог бы и ие ходить, но ему не терпится, он должен сам увидеть результаты этой горячей схватки с врагом. Он карабкается со скалы на скалу, скользит, падает, вновь поднимается, но идет и идет. Он весь поглощен одной думой — целы ли солдаты? Ничто больше сейчас ие беспокоит и не занимает его; словно нет у него в этом мод© ви прошлого, ни будущего, нет ничего другого, чему можно бы отдать хоть частицу своих мыслей и чувств. С 'неизъяснимой нежностью думает он о своих солдатах, и тревога за них бьется в его сердце, не утихая ни на одну минуту. Какое-то внутреннее чутье подсказывает ему, что пора остановиться. Вот тут где- то, среди этих беспорядочных камней, был центр боя. — Куделькин, просигнальте отбой, — приказывает Егоров. Куделыотн выпускает ракету. Вспыхнув зелено-голубым светом, она очерчивает полукруг и рвется, освещая бледно,аквамариновым светом гигантские ребра каменного чудовища. Зеленая ракета — сигнал, означающий, что бой кончен, что если ты жив, то найди в себе силы, невзирая ни на какую усталость или ранение, вернуться к своему командиру. Тут ждет тебя одно из двух: либо отдых, заслуженный тобой тяжким трудом, либо новое боевое дело, которое потребует от тебя еще большего напряжения сил, а может быть и жизни твоей... Егоров стоит, прислушивается, смотрит в темноту, желая во что бы то ни стало пронзить ее своим взором, но несоверше~ нбн глаз человеческий, тщетны его уси-; лия. — Куделькин, повторите сигнал, — приказывает он, сам не замечая, как против своей воли подчиняется нетерпению. Куделькин понимает, чем обеспокоен Т