Сибирские огни, 1948, № 4

пределе. Отставшие тянутся стайкой на некотором расстоянии от роты. Соколков чувствует, что Шленкин вот- вот выйдет из строя. Он дышит уже с хрипотцей. Нет, Соколков не может допустить этого. «И от чего его так развезло? Грузный, жиру много. То ли дело, Прокофий Подкорытов. Идет себе и даже пота па лбу нет», — сам с собой разговаривает Соколков и посматривает на Подкорытова. И правда, тот шагает свободно, чуть покачиваясь на своих длинных, худощавых ногах, и кажется, что он идет не с тяжелой поклажей, а налегке. Шленкин спотыкается. От жары у него кружится голова. — Ты что, Тереша? — зачем-то спрашивает Соколков. — Воды бы глоток, — говорит Шленкин сдавленным голосом, словно кто-то сжимает ему горло. Пустая фляга его болтается в чехле, пристегнутом к поясному ремню. — На-ко, вот, приложи к губам тряпочку, — говорит Соколков и, осторожно приложив белый лоскуток к своей фляге, подает его Шленкину. — Хорошо, язык еще чуть смочу, — отзывается Шленкин и берет тряпочку в рот. Через несколько минут его дыхание становится опять шумным, и он, поскрипывая зубами, ожесточенно машет правой рукой. Соколков и сам-то идет с крайним напряжением сил, но ему становится ясно, что если сейчас Шленкину не помочь, он свернет в сторону, сядет на землю и тогда его не поднять никакими силами. И Соколков решается на крайнюю меру: — Тереша, дай мне свою винтовку, передохни малость. Шленкин колеблется, медлит, но отказаться не может. Соколков повторяет свое 'предложение более настойчиво. Шленкин, не останавливаясь, снимает винтовку. Соколков с готовностью подставляет левое плечо — на правом висит собственная винтовка. Почувствовав значительное облегчение, Шленкин чуть не падает. Стоило облегчить плеч©— и ритм ходьбы требует пе- ремегаы. Шленкин делает несколько неуверенных шагов, но быстро уравновешивает тело. Ах, какое блаженство! Плечо начинает жить. Немота, сковавшая руку, постепенно исчезает, затекшие пальцы восстанаг- .ливают прежнюю чувствительность. Солнце льет на землю огненные струи. "Земля накалена. Ноги жжет — кажется, что идешь по раскаленному железу. Первые сто шагов Соколков делает довольно уверенно, но дальше винтовка Шленкина словно прибавляется в весе с каждой секундой. Соколков еще больше горбится, сильно раскачивается из одной стороны в другую. Шленкин не дает товарищу выбиться из сил окончательно. Он уже чувствует себя способным не только нести свою винтовку, но н помочь Сокол- кову. — Давай, дружище, мою «подругу», — со смешком говорит Шленкин. — Спасибо тебе. II вот что, дай-ка на минутку твою. А ты переведи дух. Соколков с готовностью возвращает Шленкину его винтовку, а минуту спустя, отдает ему и свою. Пятьдесят, от силы семьдесят шагов Шленкин несет две винтовки, но как дороги эти секунды! Силы словно возвращаются к Соколкову, и он испытывает в душе глубокую благодарность Шленкину. Солдаты уже заметили взаимную выручку двух товарищей. Ничто не мешает им воспользоваться их примером, теперь уже никто больше не отстает. Часам к пяти дня становится так душно, что даже степные птахи, щебетавшие в поднебесье, замолкают, попрятавшись в тени густых трав. Рота заметно сбавляет шаг. У Соколко- ва от перегрева течет из носа кровь. Санитар дает ему вату, смоченную в каком- то растворе. Помогает. Пока Соколков лечит на ходу свой нос, его винтовку попеременно несут Шленкин и Подкорытов. Временами сухощавый, жилистый Подкорытов несет три винтовки: свою, Сокол- кова и Шленкина. Он не горбится от тяжести, как остальные, дышит свободно и лишь слегка покрякивает. В роте появляется старший лейтенант Петухов с лицом густопунцового цвета, в пилотке, сбитой на макушке рыжей головы. Петухов — парторг батальона. Как ни утомлены солдаты, старшего лейтенанта приветствуют громкими голосами. Петухов— желанный гость в роте. Все убеждены, что парторг непременно расскажет что-нибудь интересное. В батальоне знают, что Петухов пристрастен к колхозной теме, некоторые подшучивают над этим, но подшучивают дружески, беззлобно. Петухов входит в середину колонны и вскоре слышится его голос; — Товарищи, а кто-нибудь есть у нас из Риги? Рижан, оказывается, двое. Это молодые бойцы, присланные в роту незадолго д« советско-японской войны из батальона выздоравливающих.