Сибирские огни, 1948, № 4

— устанавливает Цапкин со свойственной ему категоричностью на стр. 21, и тотчас добавляет: — Он сохранился в северных склонах Хентея». Известный исследователь П. К. Козлов, чей неутомимый дух и зоркий глаз достойны удивления, встречал лося не только там, где его поселяет Цапкин, но также в высокогорных местах Хангая, главным образом, в лесах- массива Субурга-Хайрхан и в верховьях Орхона. Для искателей редкостей северный олень был бы, пожалуй, более подходящи}? зверем, ибо он встречается (и действительно довольно редко) лишь на границе с Советским Союзом, да в горах между МНР и Тувинской автономной областью. Неблагополучно в книге и с растительными зонами. Автор, должно быть, представляет их себе по той схеме расположения, которая свойственна С С С Р , и потому, на стр. 19 записывает: «В МНР можно проследить постепенные смены одного широтного растительного пояса другим». Именно в Монголии этой «постепенности» проследить никак нельзя. Более того, Монголия являет собой интереснейший пример отсутствия подобной- постепенности. Не вдаваясь в анализ этого явления, скажем, что здесь пустыня часто оказывается в непосредственной близости от лесов, леса, приуроченные к горам, тянутся полосой далеко на равнинный юг, вступая в контакт с сухими степями, а пустыни и полупустыни по равнинам и котловинам заползают в северные широты.' Последовательная смена зон Монголии представляет лишь частный случай и наблюдается только на равнинном востоке этой страны. Кстати, термин «пустыня», которым так часто и смело оперирует Цапкин, требует в монгольских условиях сугубо бережного обращения. Часть Центрально-Азиатской Гоби, заходящая на территорию МНР (что впервые обнаружил Обручев, а затем подчеркивал Полынов), во многих местах открывает перед взорами наблюдателя полупустынный ландшафт или ландшафт пустынных степей. Иногда монгольская Гоби действительно превращается в пустыню, но это превращение зависит от скудности осадков в те или иные годы и является поэтому тоже частным случаем. Торопливость, печатью которой отмечены иные страницы книги Цапкина, порождает недосказанность и приводит автора к некоторым необоснованным суждениям. Это не лаконичность, а оборванность, желание методом краткого изложения прикрыть недостаточную нродуманность материала. Примером может слузкить утверждение на стр. 34 о том, что, в результате авто­ номии Монголии от Китая после китайской революции 1911 года, положение аратов не изменилось., То, что' «на смену китайским поработителям появилась феодально-духовная монгольская монархия», бесспорно, но, что вообще ничто не изменилось — мало вероятно. Уже сам по себе факт провозглашения автономии явился для отсталой колониальной Монголии крупным прогрессивным сдвигом. Кроме- того, по крайней мере, в первые годы автономии, китайские купцы оказались изгнанными из Монголии, а долги китайским ростовщикам аннулированными, что на какое-то время облегчило бедственное положение аратов. Но главное заключалось в том, что борьба за автономию подняла широкие массы монгольских трудящихся, а одержанная над китайскими милитаристами и ростовщиками победа внушила этим массам уверенность в своих силах и способствовала росту их политического сознания. Несколько интересных страниц отводит Цапкин новой культуре монгольского народа. Он рассказывает о народном образовании, о новом алфавите, приобщающим к книге широкие слои населения, о газетах, литературе, театре, живописи и т. д. Но и здесь он не избегает (правда, незначительных) ошибок. Вот две из них: «В феврале 1922 г. ...впервые на родном языке была разыграна монголами пьеса «Санду-Амбань», — пишет Цапкин на стр. 94. На самом деле пьески-импровизации разыгрывались на родном языке и раньше.! Премьера же «Сан-До амбань» (т. е.: «амбань! по имени Сан-до») состоялась действительно в 1922 году, но не в феврале, а 18 ноября. Дамдин-Сурен, которого Цапкин почему-то принимает за композитора, на самом деле — актер Монгольского Государственного центрального театра. Дайее следует неясность: «В 1942 : году, — свидетельствует Цапкин на, стр. 95, — театр поставил монгольскую национальную оперу, восторженно встреченную зрителями». На что намекает автор? Если он имеет в виду оперу «Три шарайголь- ских хана» (музыка Смирнова), то постановка ее была осуществлена в 1941 г. и приурочена к празднованию, десятой годовщины Монгольской Народной Республики. Может быть здесь намек на оперу «Мудрая ханша Ман- духай», но о ней автор упоминает раньше. Наконец «Три печальных холма» — тоже национальная опера, 1. Амбанем назывался в Монголии китайский резидент, сатрап маньчжурского правительства, живший в Урге (Улан Б: торе) и управлявший гражданскими делами. Двое военных чиновников от Китая называвшиеся „джанджинами“ сидели с© своими гарнизонами в городах Кобдо и Уляскае.