Сибирские огни, 1948, № 3

по не мог: листы смерзлись. Да и каран­ даш, упавший на снег, он уже не мог под­ нять — не гнулись пальцы. Одежда превращалась в ледяную бро­ ню и затрудняла движения. Александр едва встал, — все на нем хрустело и ломалось, как старая проржавевшая шерсть. На скале над рекой он нашел одинокую кривую сосну и повесил на сук свою нолевую сумку с дневником. Ветер будет раскачивать сумку, й всякий человек, кому случится быть в этом месте, изда­ лека заметит ее. Она одинаково видна и с берега, и со- склонов долины, и с реки. А тот, кто пойдет на поиски, будет с особым вниманием осматривать землю, деревья и скалы возле больших порогов, — не осталось ли каких следов от экспе­ диции Еожухова? Сумка не может про­ пасть. Оставить ее здесь, на месте ката­ строфы, это надежнее, чем нести на себе. Из рваных стеганых брюк он натере­ бил ваты и сунул за ремень так, что­ бы ветер покачивал ее в пути и вымора- .живдл влагу. Может быть, к ночи или к утру вата окажется сухой, тогда он до­ будет огонь, высушит одежду... Потом он вернулся к тому месту, где погибли товарищи, и молча снял шапку. Так на фронте расстаются с погибшими друзьями: вздыхать некогда — надо итти .дальше, делать то, чего ждет страна. Александр поднял голову, надел шапку и, прокладывая глубокую борозду в снегу, побрел в сторону далеких жилых мест. 67 Холодпый ветер покрыл снег жесткой коркой, похожей на оконное стекло. Втш- •зу снег был рыхлым, мягким. Раздробив корку, ноги проваливались до самой зем­ ли. Александр шел по пояс в снегу. Каж­ дый шаг — мучительное препятствие. Через валежник он переползал на животе. На маленькие косогоры подымался на четвереньках. Обмерзшие лохмотья одежды звенели на ветру. Обветревшие щеки кровоточили. Губы вспухли п потрескались. Только глаза сияли неуемным огнем жизни. Но и чони время от времени устало закрывались воспаленными веками. Александр шел, покачиваясь. Все кружилось перед ним, как на карусели. Он хватался за первое попавшееся дерево и, обняв его, шептал: — Мне нельзя садиться... Нельзя за­ крывать глаза... Я не встану... не про­ снусь... Он понял, что ему нельзя разводить костер — не заготовить дров надолго. А если бы и заготовил — все равно опас­ но: уснет он крепко, через несколько ми­ нут огонь погаснет — морозу воля. Нет, нельзя ему останавливаться. На­ до итти без отдыха до жилых мест, до охотничьего костра. И он шел. Весь день и всю ночь. Про­ ламывался сквозь разбушевавшийся бу­ ран. И даже не пенял на ветер, часто сваливавший с ног. Без ветра он темной ночью мог бы потерять направление, а так он знал — ветер дует с запада, вдоль по долине, — надо итти против ветра. Только бы не оступиться в реку. Заслышав шум воды на перекатах, он поворачивал влево, в глубину леса, хотя там все время на его пути оказывались поваленные бурей деревья. Но и эти ва­ лежины ему помогали, напоминая, где запад и где восток. Перед рассветом буран прекратился и шум в лесу утих. Проснулись пестрые дятлы и начали отстукивать свои теле­ граммки. — Это — обо мне... — „шептал Алек­ сандр, озираясь по сторонам. — Только откуда это? Наверно, с пограничной за­ ставы в Новосибирск? Или на станцию железной дороги? Ведь где-то здесь уже близко самая восточная станция Южсиба. Вон слышны гудки паровоза. Задыхаясь от волнения, Александр убыстрял шаги, хотел крикнуть: «Здесь я...» — но вдруг обнаружил, что у него нет голоса. А гудки все — дальше и дальше. Почему паровоз идет не в эту сторону? Он должен вламываться в дебри Саян. И что смотрят эти телеграфисты? Вспугнутые дятлы перелетали с дере­ ва на дерево. Александр смотрел на них и разводил руками. Никогда он не думал, что фарфоровые изоляторы могут пры­ гать со столба па столб. — Это все оттого, что голова кружит­ ся... — об’яснил он. — Станция близ­ ко... И быстрее прежнего пошел на бодря­ щий зов паровозных гудков. Но правую ногу невыносимо сжимал смерзшийся сапог. Так не дойти, надо поправить. Александр сел под дерево, попробовал снять сапог, но обледеневшая кожа, ка­ залось, примерзла прямо к телу. Изуро­ дованные руки, потеряв силу, скользим по голенищам, как по гладкому стеклу. — Встать.... Встать... — говорил оя себе, боясь, что через минуту уже будет поздно: навязчивый сон, с которым нет никакой возможности бороться, закроет глаза, уронит голову на грудь, Но встать уже не мог.