Сибирские огни, 1948, № 1
Александр ВОЛОШИН Осинники 1 Если смотреть сверху, долина Кондомы представляется цепью полузамкнутых котловин, нанизанных на извилистое русло реки. В третьей котловине, считая от Куз н е ч у , с незапамятных времен, тихо и не заметно ютился шорский улус Осинов- ский. Как будто кто-то из озорства швырнул в дремучие, черемуховые лога пригоршню домишек и забыл о них. Приткнулись, скособочились домишки в поймах родни ковых ручьев. А кругом горы, горы, не высокие, спокойные, уходящие за Томь, за Кондому, к хребтам Кузнецкого Ала тау. Как свидетельствуют документы и рас сказы старожилов, еще в начале девяти сотых годов в улусе Осиновском насчи тывалось не больше ста двадцати дворов. Жили шорцы бедно, часто впроголодь, ходили на зверовой промысел, разводили тощую животинку, сеяли один—два заго на ржи на хозяйство. И так Лень ото дня, год от года... Где-то стороной, за триде вять земель громыхала широкая бурная жизнь. А там, где жители улуса Осиноч- ского росли, трудились, страдали, по- своему стремились к счастью, на геогра фических картах славянской вязью значи лось: «Земли кабинета его императорского величества». Весь великий, баснословно богатый, Кузбасс был глухой окраинной вотчиной царя. Приходила долгая буранная зима с не проницаемыми туманами над рекой, со звонким снежным настом в сорокаградус ные морозоь Каменная тишина давила на одинокие избы. ...Вьется тонкий дымок над крышей, где- то робко скрипнул колодезный журавль, кто-то кашлянул, лениво взлаял дворовый пес. Настороженно прислушиваются к этим одиноким, случайным звукам лога крутые распадки. По извилистой тропке, в гору подни мается человек, скрипит снег под мягкими ичигами. Человек на минуту останавлй- вается у крепких тесовых ворот. За ними осанистый, крестовый дом под железной крышей. Пахнет печеным хлебом, на всем печать достатка, благополучия. Человек несмело берется за щеколду и сейчас же широкий двор оглашается злобным лаем. — Цыгь, проклятые! — Это голос хо зяина, известного в округе купца Курти- гешева. А вот он и сам. Приземист, ко роткорук, глаза под дремучей бровью, черные, немного косят. — А, Иван Мигашев! — приветствует он. — Ну, входи смелее. Зачем пожало вал? Мигашев идет к крыльцу и еще раз кланяется. — Мука вышла, Ефим Данилович, — говорит он, не поднимая глаз. — На промысел собрался, а детишкам кушать нечего... И пороху нужно было бы... — Ну, что же, — неожиданно согла шается Куртигешев. — Это можно. И муки и пороху... Только за тобой ведь должок? — Отдам, Ефим Данилович... — Я слышал, ты на прошлой неделе двух лисиц-огневок в капканах взял? — перебивает купец. — Что ж ты меня оби жаешь? Или опять в Кузнецк норовишь снести? Да, была на этот раз у Мигашева тайная мысль сходить в Кузнецк, продать две лисьих шкурки и взять ребятишкам ситца на рубашки. Но купец далеко видит, он как будто мысли на расстоянии читает. — Давай, брат, твоих огневок, посмот рим... — с виду равнодушно говорит ку пец, но Мигашев чувствует, как он зорко наблюдает за ним из-под дремучих бро вей. И не хочется охотнику расставаться сейчас со своим маленьким богатством, но он тянет из-за пазухи мягкий, ласкающий руку огнистый мех. Ничего, видно, не поделаешь. В улусе все тропки ведут к богатому дому Курти- гешева. И не только в улусе. Идут сюда охотники-бедня и из Ашмзрино, Шушта- лепа, Черного Калтана. Идут потому, что некуда больше податься — до белого царя далеко, до русского бога — Николая- угодника высоко, один купец близко. Заканчивался зимний охотничий сезон. И каждый раз, как только очищалась го ра Мюстигей от снега, братья-погодки Иван и Константин Мигашевы уходили к
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2