Сибирские огни, 1948, № 1
не смутило сына Сагу. Это сделало его лишь более осторожным. Ночами Сагу не спал и выезжал со своего участка, чтобы выловить рьгоу на других участках. На берегу с хмурым низ ким небом он появлялся обычно в сезон рыбьего нереста с ватагой изможденных рабочих. Это были худые, желтые люди, больные трахомой. Сагу кормил их только испорченной рыбой, морской капустой и кислой редькой. Согласно конвенции Сагу имел право возвести на своем участке кое-какие строе ния. Он сколотил себе небольшую камор ку из тростниковых легких цыновок, ло зовых прутьев и дерна. Каморка отаплива лась железной печыо с трубами, и синдо не приходилось глотать дым. Но в каморке, как и на рыбалке, всегда стоял одуряю щий рыбный запах, он становился нестер пимым, когда топилась печь. Но Сагу дав но притерпелся к этому запаху. Иногда tCary выходил к себе в простор ный сарай. Он был построен из деревян ных щитков, обмазанных глиной, на четы рех столбах, с плоской крышей. Амбар предназначался для хранения рыбы, тары, соли, снастей. Но все лето, амбар пустовал. Весной из него выносили подозрительные, зашитые в рогожу, тюки пушнины, шкуры оленей и медведей. Шхуна обычно подхо дила под погрузку ночыо и уходила по спешно, словно пропадала в утреннем ту мане. К концу сезона, глубокой осенью, на рыбалке появлялась другая, старая, потре панная. с потрескавшимися бортами «Та ки-Мару». Из нее выгружалось бесконеч ное количество разных товаров, бидоны спирта-сырца, баллоны сакэ (водки). Сарай забивался товарами до отказа. «Таки-Ма- ру» забирала рыбу, рабочих, снасти и все увозила на западное побережье Хоккайдо. На пустынном берегу рыбного участка на зиму оставались Сагу и старший рабо чий Токо. Это был старательный парень, молчаливый, забитый, лукавый и почти тельный к начальству. Он благоговел перед своим господином синдо и покорно, как машина, исполнял все его приказа ния. Но случалось, что эти два человека, несмотря на то, что жили рядом, не встречались по две и больше недель, и об этом не жалели. Токо имел свою отдель ную нору-землянку подле сарая я не вы ходил из нее, пока его не звал к себе хо зяин. Шел он на зов автоматически и также останавливался у дверей каморки. — Что ты сегодня' слышал, Токо? — С пристрастием спрашивал Сапу. — Извините, господин синдр, был шум ный ветер, кажется его зовут здесь пур гой... — поспешно отвечал покорный слуга. — Не кажется ли тебе, Токо, что лег ла настоящая зима? — Извините, господин синдо, я так тоже думаю. Падал снег, — почтительно сгибался Токо. — Я думаю, к нам скоро приедут, эти бакка дес?..1 — Извините, господин синдо, может быть скоро приедут. — Пе слышал ли ты лая собак, Токо? Может быть рев оленя был близко? — Извините, господин синдо, был шум ный ветер со снегом!.. — О, са-а!.. — восклицал Сагу, оза даченный таким покорным лукавством своего слуги. Затем они снова расходились и залеза ли в свои норы. Токо, как сторожевой нес, охранял сарай и |уши держал остро.( Сагу, живя в своей каморке, слухи ло вил из тундры. Иногда он поднимался на холм и долго вглядывался в широкий простор Тайганоса. Тундра молчала, она лежала тихая, белая. Сагу возвращался в каморку и слушал, как бушевало море и шумела губа, забитая льдом. Несколько' Недель Сагу не вылезал из каморки, на него находило то тихое, то буйное бешенство. Он так ругался, что его слышал в своей вемлянке Токо. На чиналось это с того, что Сагу вдруг вска кивал с топчана и начинал метаться по каморке, не находя себе места. Встряхивая рыбьей головой, сжав кулаки, он кричал во все четыре угла каморки. — О, са-а!.. — Бакка дес... Черепаха!.. Черепашьи мозги!.. Разве слепы твои гла за?.. Разве не слышит твое ослиное ухо, сколько приготовил товаров господин син до Сапу!.. Может ты поехал к этим томи америкен? К этим светлооким дьяволам!.. Тогда ты осел, настоящий осел!.. Только знающий синдо Сагу мог понять, к кому относились все его ругательства. Кого он то проклинал, то ревновал в мо менты своей запальчивости и вспышки. Это был князец Эмауе, с которым Сагу торговал уже много лет. Торговал он тай но. Эмауе брал от Сагу товар, а взамен привозил пушнину. Его-то и ждал Сагу, ругая и проклиная. Но приходило время, когда в каморке Сагу начиналось ликование, и белая, боль шая фарфоровая бутылка с сакэ не успе вала подогреваться на железной печи. Пер вым добрым вестником торжества на оди нокой рьгбалке всегда являлся Токо. Его уши, оттопыренные и слитком большие для его головы, первые улавливали знако мые зв(уки, голоса каюров, визг собак и хлопание кнута. Токо стремглав бросился к двери каморки и, забыв покорное лукав
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2