Сибирские огни, 1948, № 1
будешь нужен. Это мне тоже сказал сам шаман!.. — 1 Ты разве видела шамана? — насто рожился Чават. — Он сам приезжал ко мне в юрту. Шаман предлагал мне выходить замуж и -взять всех оленей. Он собирался говорить с князцом, чтобы оставить тебя пастухом чужого табуна... Шаман ищет себе выго ду, он собирается нас погубить... У Чавата больно сжалось сердце, кру гом пошла голова. Теперь он начинал по нимать, почему Оклана так смело говори ла о шамане и внязце. Перед ней Найнъгп открыл свои корыстные замыслы против него. Можно ли этому верить? Енязец и шаман соблюдали старый закон, чтобы найти себе выгоду, обмануть и запутать -бедного оленевода. Не поэтому ли стал так беден и мал старый род Тахты? Сколько -оленеводов разорилось и уже не кочуют по тундре? Сколько кочевников потеряло ’Оленей и ушло пастухами в квязцу?.. — Я шибко подумаю, Оклана. Возьму совет у старого пастуха Алия... Он мне скажет, как быть!.. — заявил Чават. Оклана не стала его больше уговари вать. Она повернулась к собачьей упряж ке и уехала, ни разу не оглянувшись. Два дня Чават ходил у князцовского -табуна сам не свой. Он искал случая встретиться с пастухом Ашоем, чтобы по говорить. Все знали, что старый Анюй больше всех рутал богатого князца и не верил шаману. Енязец боялся Анюя еще с тех нор, когда в тундру приходила со ветская власть, первый раз до колчаков цев. Тогда Анюй потребовал себе за мно- толетшою пастьбу от князца оленей. Эмауе выгнал его, а потом в табуне князца не стало сразу ста оленей. Они исчезли почыо, так что их никто и не заметил. ■Енязец напугался и вернул Анюя. Старый пастух отобрал себе тридцать оленей, «сделал метку на правом ухе и сказал: «Это мои!... Теперь он пас своих оленей •'& табуне князца. У него была хорошая, просторная юрта, и многие пастухи хо дили греться к старому Ашою. В пастушечьих юртах было холодно, «ни обтягивались старой потертой олейьей кожей с дырками. Тепло не держалось в них. сколько ни тони очаг. Енязец не давал пастухам хорошей одежды, кормил похлебкой и тухлым мясом с червями, а табаком в пастушечьих юртах и совсем не пахло. Все свое, недовольство пастухи могли высказать только в юрте Анюя. Они ■собирались ночью, когда дежурила одна смена, а другая отдыхала. Чават дождался своей смены и пошел в юрту старого пастуха Анюя. Всю до рогу он был задумчив и молчалив. Лицо его стало хмурым и еще больше почер нело. — Га, кочевник из малого .рода Тахты, где ты потерял свое лицо? Слушай, нель зя так много думать, — встретил Чавата Анюй. — Еогда волк много смотрит на луну и думает, — он скоро дохнет от голода!.. А мы люди... Садись греться у очага, — пригласил его старый пастух. Чават был польщен вниманием. Анюй не всех принимал у себя в юрте. Даже многих старых пастухов он сторонился, хотя они заискивали перед ним. Еак-то один пастух попросил Анюя взять его к себе в юрту, чтобы послушать новости. Анюй посмотрел на него в упор и отве тил ехидно: «Болтлив ты, как старая со рока. Тебе только на птичьих базарах песни петь!..». С тех пор этого пастуха и прозвали старой сорокой. В юрте Анюя сидело уже много пасту хов, но среди них был новый человек, кото-рого Чават не видел на кочевье княз ца. По всему обличью, высокому росту, белой коже, крупному, но скуластому ли ц у — он был русский — лоца с Боль шой земли. Но откуда он взялся в тундре, откуда появился у пастухов, в юрте Анюя, — этого Чават не знал. Очевидно, этого , лоцу-русского знал старый пастух Анюй. Е нему он относился с каким-то особым уважением и почтением и назы вал: «Пертра-та Иваныч-та». И было удивительно, что этот лоца свободно го ворил па корякском, ламутском, чукот ском языках. Особенно Чавата привлекли у лоца большие синие очки, которые за крывали глаза, и светлая рыжеватая, вьющаяся бородка, которую незнакомец время от времени поглаживал. Чават знал лоцей с Большой земли. Это были больше всего торгованы. Они при езжали с товарами на ярмарки и меняли пушнину. Держались они высокомерно, с простым народом не разговаривали, счита ли их дикарями, с людьми тундры руга лись, спаивали шальной водкой и обма нывали. Лоца-руссшй с синими очками был другой человек. Он прислушивался в каж дому слову пастухов, курил с ними из одной трубки и дал из одной чашки чай. Он сидел и разговаривал как равный с равными. Чават сначала плохо понимал лоца, когда тог рассказывал о войне на Большой земле, о людях с красной звез дой, которые борются с белыми, колчаков цами и интервентами. Люди с красной звездой несут новый закон, свою справед ливую власть. Ода свергли царя и поме щиков и стали хозяевами своей земли. Но кто они, что за люди, чего хотят? Тут Чавату многое еще было непонятно.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2