Сибирские огни, 1948, № 1
куплю тебе много хороших сережек, коль цо и разных красивых ленточек!.. — по хвалился он. Оклана была растрогана до слез и долго гладила мягкую белую шерстку песца, убитого Чаватом. А Чават, подняв голову, как взрослый охотник, смеялся, обжигаясь горячим чаем. Но не пришлось Чавату купить Оклане за песца ни сережек, ни красивых пест рых ленточек. Раньше, чем собралась яр марка, отдал его старый Тавеня в бога тому оленеводу, князцу Эмауе, пасти та бун и зарабатывать себе оленей. Оклана осталась одна, ей не с кем бы ло перемолвиться словом. Средний брат Тимляк еле дышал и перестал разговари вать. На третий месяц он умер. Труп, ког да проплясал шаман Найиыл, положили в сугроб на съедение собакам и волкам. Страшно стало Оклане в юрте, где пах ло смертью. По тундре гуляла пурга. Ветер стучал о тонкие кожаные стенки, визжал и кру жился. Тавеня стерег табун оленей и да леко угонял его в хребту. Оклана прижималась в пологу. Выли волки и собаки. Костер давно потух, тле ли угли. Холодно... Ветер забирался в мельчайшие щели и пронизывал ветхую юрту. Снежная пыль ложилась тонким слоем на стенках, па пологе, на краях котла и жердях, подпиравших крышу. В дымовом проходе свистела и бесновалась пурга, по временам врываясь в юрту. Ды мовой проход нужно было закрыть, но Оклане не хотелось вставать. Как под няться, когда кругом разгулялись злые духи тундры? От их свиста и воя зами рало сердце... «Хоть бы пришел Тавеня, с ним не так страшно», — думала она. Но его не было. Оклана знала, что он стережет оленей, где-нибудь в снежной яме. Согнав оленей в кучу, он лежит, спасаясь от пурги. Оклана дрожала и от холода и от стра ха. Кое-как она достала сухих дров и ра зожгла очаг. Стало веселей. Яркий огонь от .востра осветил юрту. Оклана взяла чай ник и поставила его на угли. Она ждала Тавеню. Он должен был притти пить чай. Но он почему-то не вер нулся. Не было его и в следующую ночь. Оклана не знала, что ей делать. Она силь но волновалась. Какое-то предчувствие бе ды не покидало ее. В глухую полночь она долго не могла уснуть, прислушивалась к дикому вою волков. После пурги стоял лютый мороз, он трещал так оглушительно, словно кто из ружей палил. Вдруг подле самой юрты послышался скрип полозьев и топот ко пыт. Оклана вскочила и прильнула к ма ленькой щели. Белая ночь светилась спо лохами, а на клочке неба дрожали холод ные звезды, и бледная полоска Млечного пути висела над тундрой. У юрты остановилась упряжка оленей.. Оклана узнала приезжего шамана Найны- па и вздрогнула. Шаман — вещун, как черный ворон, не приезжал с хорошими вестями, эго была верная примета. Он принес в юрту какую-нибудь беду. От кинув оленью шкуру, прикрывавшую вход, он вошел торопливо и затряс голо вой, как в судороге. — Аха-ха!.. Уши мои слышат далекое, а глаза видят близкое... Большая беда пришла в тундру, Оклана!.. — завыл он диким пронзительным голосом. Шаман метался но юрте, как припа дочный, бросая отрывистые фразы, из ко торых Оклана поняла, что в лютую пур гу замерз старый Тавеня на пастбище. Волки напали на табун и перерезали по ловину оленей. Найнып отдышался и устало опустился у очага, где тлели угли. Глаза его были красными и слезились, рот полуоткрыт и на губах выступила пена. — Аха-ха... Оклана, как теперь бу дешь жить?.. В табуне осталось всего двадцать голов... — бормотал шаман. Оклана молчала. Ей было страшно по шевелиться, она словно застыла у поло га. Шамана она не боялась. Давно ей го ворил отец, что шаман так же, как и бо гатый князец, старается обмануть бедно го оленевода. Кто же, как не князец, ра зорил отца поборами ясака? В этом по могал и шаман. Шаман не посылает своих злых духов на богатого, а только на бед ного. Не этого сейчас боялась Оклана. Она пережила слишком тяжелую жизнь, когда отец остался без оленей. Теперь она оста лась одна. Как она будет жить с двумя десятками оленей? Шаман грел руки у очата и не спешил покидать юрту. Он уже перестал пугать Оклану злыми духами и сидел тихо. Лу кавые глаза и ухмылка на лице показы вали, что он приехал не только за тем,, чтобы сообщить Оклане о смерти Тавени. Шаман искал какую-то свою выгоду. Он жил один. Три года, как у него умерла, жена. Оклана слышала, как Найнып жа ловался Тавене на свое одиночество, когда, приезжал хоронить чахоточного Тимляка. Еще в то время шаман косил глаза на Оману. — Аха-ха!.. Оклана! Не иметь жену—- паутинная мука, а не иметь мужа —• горькая мука... Как жить будешь одна?.. — выспрашивал шаман, хитро прищур® глаза.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2