Сибирские огни, 1948, № 1

Оклана ничего не понимала. Мать сиде­ ла у полога, одетая в кухлянку, слегка склонив голову. Глаза ее, как стеклянные, совсем не мигали. Мать уставилась ими в очаг, где висел старый закопченный чайник, и не шевелилась. — Мама... я пришла... ты же видишь меня?.. — крикнула громко Оклана. Мать не отозвалась. Она нисколько не обрадовалась возвращению Окланы и даже не улыбнулась. Ее худые потертые торба­ за, обметанные синим бисером, как-то странно заострились. Оклана схватила мать за рукав, но рука была очень тяже­ лой и холодной. Губы туго-туго сжаты и на щеках выступили синие пятна. Притаившиеся в пологе сестры подняли крик. Оклана поняла: мать умерла, сидя у очага. Оклане стало страшно. Она бро­ силась из юрты и стала кричать и звать отца. Аяг угрюмо встретил печальную весть. Тяжела была утрата. Большой ном опять взвалил на его плечи заботу о семье. На другой день он закопал труп в снегу под­ ле низкорослой ели. Потом заколол моло­ дого олененка, и Оклана отнесла кусочек мяса на могилу, чтобы душа матери не отощала, когда она направится в далекий путь к стойбищу предков. Утром Аяг разобрал юрту, связал ко­ лышки и шкуры в тюки. Оклана поло­ жила в мешки посуду и одежду, и вся семья откочевала на новое место, потому что нехорошо жить и пасти оленей там, где умер человек: всю жизнь будет пре­ следовать несчастье и не даст покоя ста­ рый злой дух тундры — Камака. По видно не оставила лиха беда Аяга. Она следовала по его пятам и тропам, по которым он кочевал. Он имел на всю се­ мью семь голов оленей. Табун с каждым годом становился меньше и меньше. Он таял, как утренний туман в тундре. Однажды у Аяга не оказалось пи пуш­ нины, ни оленей — все ушло на долги князцу Эмауе, на ясак. Семыо поджидала голодная смерть. В тундре в этот год хо­ дил злой дух Камака. — Камака — злой дух, — говорили оленеводы, — в тундру нагнал много хо­ лоду и шальную пургу!.. Юрту разорившегося Аяга старатель­ ней всего караулил Камака. Здесь не бы­ ло мяса, жира, чаю — семья голодала не­ сколько недель. Размачивали старые оленьи шкуры и варили их. — Плохо, шипко плохо, — говорил, повесив голову Аяг. — От горемыки, вид­ но, никогда не отстает горе, а от несчаст­ ного — несчастье. Грея у очага иззябшие руки, Аяг совсем пришел в уныние. Он не видел ни про­ света, ни помощи. С такой большой се­ мьей его не принимал в пастухи даже князец Эмауе, а одной охотой он не мог прожить. Он часто спрашивал старшую дочь Оклану, которая теперь стала хозяй­ кой. — Что делать, милая дочь?.. Горе не ходит по деревьям, оно шагает по людям!.. — говорил Аяг, словно оправдываясь пе­ ред нуждой, которая постигла его семью. • А дни наступали еще хуже, голод ста­ новился еще свирепей. «Не перенести, надо умирать!..» — думал Аяг. И все же единственная надежда, как сухая травин­ ка, за которую ухватился Аяг, удержива­ ла его. Рядом кочевал сосед из малого ро­ да Тахты-Тавеня, что значило — весло. Это был небогатый кочевник-оленевод.. Сто оленей на троих братьев — совсем немного. Но Тавеня был старшим братом' и считался хозяином. Аяг держал тайную мысль в голове подружиться с Тавеней, войти в родство. Но кто не знал жадности: Тавени? Если пойти к ному и предло­ жить в жены одному из братьев^ Оклану, то, конечно, Тавеня даст малый, очень малый калым. Другое дело, если Тавеня приедет к нему сам, тогда Аяг может и. поторговаться. Аяг сжимал тощий желудок поясом и ждал. Иногда он приходил в отчаяние и ругал хромого Тавеню всякими словами, посылая ему самого страшного дьявола в бок. Но Аяг вытерпел. К нему первый приехал Тавеня. Это случилось вечером, когда над хребтами спустились сумерки и спрятали' их в хмурых облаках тумана, а над тунд­ рой повис густой белый дым. Аяг даже не узнал Тавеню. Он одет был в доброт­ ную кухлянку, богато разрисованную узо­ рами из бисера. Камусовые торбаза из бе­ лых оленьих лапок и песцовый малахай сверкали как белый снег в солнечную по­ году. Тавеня, не останавливаясь и еле на­ гибая голову, прошел на почетное место и сел у очага. Он важно, как редкий гость, начал первый: — Ха, дает ли мне приют в юрте ее хозяин, чтобы говорить с ним о важном деле?.. Старый Аяг поклонился низко. Он всег­ да рад гостю, а особенно близкому роди­ чу — соседу по кочевью. Но почему Та­ веня в нему приехал таким праздничным и торжественным? Никогда Аяг его не видел таким. Нет ли тут какой хитрости? — подумал он. Но Тавеня и не думал хитрить. Он приступил прямо к делу: — Ха, Аяг!.. Я приехал дать калым за Оклану. Нас три брата, но юрта наша сирота без хозяйки...