Сибирские огни, 1947, № 5
освещении звезд, становилась в сумраке более собранной и уютной. — Песню бы, товарищ лейтенант! — сказал Василий Петухов. — Итти с пес ней гораздо лучше. — Как, товарищи, споем, что ли? — обратился Егоров в роте. Несколько человек дружно выразили согласие. Запевал Подкорытов высоким, звеневшим даже здесь, па таком неохват ном просторе, голоском. Мы — из-за Байкала, От Амур-реш. Все — народ бывалый. Меткие стрелки. Полторы сотни голосов подхватили, и понеслось по степи: Все народ каленый Солнцем Ангары... Штык наш вороненый — Смерть для немчуры. Песня подтянула всех. Шатавшие не в ■логу подравнялись, расправили плечи. Кто- то начал отбивать шаг. Остальные поддер жали. Рота шла стремительно, дружно, как один человек. От песни, от этих звезд, сиявших в вышине, от плеч товарищей, которые ша гали справа и слева, в юной душе Сокол кова вспорхнула волшебная жар-птица — пылкая мечта. И сразу весь его мир окра сился в желанные краски живой фанта зии. Нет, не по безлюдной степи шагает он, Викториан Соколков. Он идет по улицам далекой и дорогой Москвы. Эти сопки, громоздящиеся в предутреннем сумраке, не сопки, а большие многоэтажные дома родной столицы. Работайте и спите спокойно, люди, он, Викториан Соколков, там, в битве с вра гами постоит за ваше счастье... Может быть, он падет на поле брата... Мама, ты прольешь немало горьких слез, и у папы, па его мудрой голове появит ся. новая прядь седых волос, но зато ни кто, пи один человек не упрекнет вас в том, что сын ваш был трусом... Наташа! 0 ты уронишь из своих милых глаз пер- зые слезы печали. Помнишь ли, как на высоком берегу, под тихий, убаюкиваю щий плеск речной волны мы мечтали о будущем?!. О, как прекрасны эти мгно вения! Нет, нет, ради этих мгновений стоит жить. И он будет жить! Ведь где- то вдали есть тот день, коцда кончится война... Какой же это будет день? Под каким числом он значится в календаре? Соколков мысленно представил свое возвращение из армии. Он идет по длин ному коридору университета. Его вначале не узнают, ои стал иным: повзрослел, я» лице шрамы, припадает на одну ногу. Но вот из какой-то аудитории выскочила она, Наташа. «Викториан!» Ее возглас разнесся по всему зданию, и толпа дру зей, бывших однокурсников, окружила его... Жао-птгеца беспокойно металась в ду ше Соколкова, взмахивая крыльями, оза ряя своим светом далекое, грядущее... Как хорошо думается под песшо! И ни что — нн ветер, ни снег, пи мороз — не мешает размышлять... «Идем в степь... ночь, ветер, сокраща ем и без того короткие часы сна и отды ха. Ради чего? Что нас двигает? А там, на западе, в этот час, может быть, иод огнем врага поднимаются в атаку наши побратимы. Родина... Она дает нам силы, и ей мы возвращаем их в виде подвигов. Подвиг? Но что такое подвиг? Вот наше существование здесь, все эти походы, стрельбы, караулы, — что все это? Под виг? Ну, сказал! Приукрашиваешь, това рищ. Хочешь подороже оценить свой одно образный и рядовой! труд. Честолюбив ты не в меру. Нет, подожди, пе будь тороплив на вы воды. Подвиг сложнее, чем тебе кажется. Если твои ученики с настоящим воинским умением быот на фронте врага, то разве в их подвигах пет частицы, содеянной твоими усилиями? Подвиг многогранен, как сама жизнь. Иногда он требует секунды, иногда часов, но очень часто многих лет, а то и всей жизни. И в чем бы он ни проявился, какой' бы характер он ни носил — исто ки его одни: цельность души и высокая осознанность человеком своего места в жизни... А теперь взгляни на себя, взвесь все и подумай: есть ли у тебя основания для самоуничижения». Так, споря сам с собой, то утверждая, то низвергая собственные мысли, разду мывал Филипп Егоров. А Василий Петухов, всматриваясь в широкие степные просторы, мысленно примеряя, сколько здесь можно поставить сена, сколько можно запустить табунов и отар на настьбу, думал о своем: «Не легко придется в войну колхозам. Счастье тем из них, у которых найдутся расторопные, умные женшины. Вся на дежда теперь на них. В мирное-то время надо б нам посмелее выдвигать их на разные должности...». «...А снега здесь мелкие, лежат кося ками. Трава же щетинистая, устойчивая. Места эти для табеневки пригодны. Скот тут можно вырастить особой северной по роды. Нет, не пропащая в этих краях земля. Напрасно мы зовем ее бесплод ной...».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2