Сибирские огни, 1947, № 5
сютм я . И в том оцепенении, в котором •ш пребывали сейчас со всей неповтори мостью поз, взглядов, отпечатался как бы высеченный на камне этот благородпый порыв к борьбе. Буткин понял, что люди охвачены вы сокими чувствами, и нужно сказать им очень дорогие слова. И Буткин сказал немного, но прочувствованно. В ораторской манере Буткииа была одна замечательная черта, обличавшая в нем человека не только убежденного в том, « чем он говорил, но и опытного в пропа гандистском деле, знавшего миоме слож ные пружины этого высочайшего искусст ва. Начав речь, он как бы забывал о слу шателях и беседу свою строги путем воп росов, обращенных к самому себе. Мину тами можпо было подумать, что он высту пает пе перед слушателями, а, забыв о них, разговаривает сам с собой, не стесняя ничем течение своей мысли, как это обыч но случается, когда человек исповедуется перед собственной совестью. На самом же деле Буткин ни на одно мгновенье пе за бывал, что его слушают другие, и внима тельно следил за аудиторией, тонко улав ливая ее настроение. Но, благодаря этой своей манере размышления вслух, Буткин достигал редкостного воздействия на слу шателей. После его речей у слушателей всегда появлялось желание высказаться' о самом сокровенном и наболевшем. И теперь произошло то же самое. Едва Буткин кончил говорить, как несколько красноармейцев подняли руки, прося сло ва. Среди желающих высказаться Тихопов увидел Ефима Демидкова и назвал его фа милию. Походкой, в которой было что-то нетвер дое, и как бы подчеркивавшей, что этот человек несет па своих плечах незримый, но чудовищный по тяжести груз людского горя. Демидков подошел к столу. И весь батальон увидел его постаревшее, с за павшими глазами, с помятыми и словно несколько переместившимися чертами, ску ластое лицо. Взгляд его был спокоен, жив, но по синим дугам, которые небрежными мазками тянулись от носа к вискам, чув ствовалось, что Демидков успел уже где-то втихомолку омыть свое горе дорогими мужскими слезами. — Братья! — с дрожью в голосе тихо сказал Демидков. И от того, что он сказал ис обычное в таких случаях «товарищи», а «братья», все почувствовали еще ост рее, чем прежде, какая бездна горя вторг лась в душу этого человека. — Тяжело мие не только говорить, жить тяжело от таких известий, — про должал уже более твердым голосом Демид ков. — От такого горя надломиться мож но... — Он долго молчал, нето пересили вая прихлынувшие слезы, нето подыски вая более точные слова. — А только над-. ломиться себе я не дам и жить буду! — энергично взмахнув руками и как-то весь ( выпрямляясь, сказал он. И все увидели, что сил в этом человеке не счесть я сломить его пе сможет никакое, даже са мое великое горе. Демидков свернутой пилоткой отер пот со лба и не спеша направился к своей роте. Бойцы и командиры зааплодировали бурно, горячо, воздавая должное мужеству Ефима Демидкова. Потом капитан Тихонов предоставил слово Егорову, и тот от липа бойцов и ко мандиров третьей роты, в которой служил Демидков, произнес короткую, но яркую речь. Оя называл Лену с седыми волосами родной сестрой всей роты. Когда Егоров заявил, что голос Лены с седыми волоса ми, призывающей брата сделать так, чтоб немцы узнали, «как нам было», услышан и бойцы горят желанием скорее вступить в бой, весь батальон опять горячо заапло дировал, а некоторые бойцы начали вы крикивать патриотические лозунги, и вскоре сотни сильных, молодых голосе® .могуче прокричали своей родине, на защи ту которой они поднялись стеной, про тяжное и громкое «ура!». Перед окончанием митинга, носле того, как выступили Прокофий Подкорытов и Василий Петухов, к столу четкой строевой походкой, гордо неся на развитой, медной от загара шее круглую, стриженную под машинку голову, подошел сержант Со ловев. Ои был в батальоне новым человеком, и потому первые мгновения его рассматри вали с той придирчивостью во взгляде, которая как-то сама собою появляется у людей, стоит им только стать военными. Но Соловей, поводимому, был аккуратист до мозга костей. Большие керэовые сапо ги его были тщательно начищены, брюки и гимнастерка из дешевой защитной тка ни производили впечатление недавно побы вавших под горячим утюгом, крепкую му скулистую шею плотно облегала ослепи тельно белая каемочка умело пришитого подворотничка. Глядя на подтянутого, ще голеватого сержанта, можно было изум ляться. как он мог. много дней находясь в дороге, а теперь живя в степи, в зем лянке, сохранять в таком порядке свою не мудрящую солдатскую одежда. Все это, ко нечно, заметили, и каждый с долей неко торой профессиональной завнети подумал: «Вот это заправочка! Ои-юй-ой!». — Товарищи и друзья! Братья по ору жию! Горе Ефима Демидкова понятно и близко мне. Я сам житель Смоленской об- г ласти, и как знать, может быть и мои
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2