Сибирские огни, 1947, № 4
кутской дивизии полковника Аршин- дева. Кавалерийский эскадрон, ко мендантский взвод и офицеры шта ба огнем и гранатами отбили атаки автоматчиков и вырвались из вра жеского кольца. Целый день не утихал жестокий бой. Нещадно па лило солнце. Горели зажженные бомбами кукурузные поля. Над сте пью висела черная туча дыма. Рас стреляв все снаряды и мины, поре девшие за день полки Иркутской дивизии, дождавшись темноты, ото шли на рубеж Буденновский — Ва- динский — Кугей. Это был один из последних дон ских рубежей. Танковые дивизии немцев уже были за Доном., Наши войска поспешно отходили на юг. Генерал-полковник Руоф пригла сил японского военного атташе на высокий пролет взорванного дон ского моста, картинно простер руку к синему от дыма Батайску и ска зал: — Врата на Кавказ открыты. Не далек час, когда германские войска и войска Вашего императора встре тятся в Индии. Немцы форсировали Дон. * * * Армия отступает. Беспощадно жжет августовское солнце. Скрипят на пыльных дорогах обозные теле ги. В телегах — раненые. Окружен ные патронными ящиками, сизыми от пыли шинелями, катушками прово дов, они лежат, закрыв глаза. Под глазами у них, как у мертвецов, си ние тени, бескровные лица кажутся восковыми, головы качаются, руки свешены вниз. Над обозами вьются тучи мух. Черными искрами они мельтешат в глазах умирающих, са дятся на кровяные пятна, на кон ские крупы, на лица людей. Печаль ные девушки с растрепанными воло сами, в мокрых от пота гимнастер ках, неустанно машут |$лено>выми ветками, отгоняя от раненых назой ливых мух, а лица мертвых накры вают кусками залитой иодом марли. Обоэы растянулись на десятки ки лометров. Уже осталась позади опаленная, изуродованная бомбами Донщина, уже голубеют вокруг туч ные степи Кубани, но люди не оста навливаются, и никто не знает, где они остановятся. Днем и ночью сту- • чат на дорогах тысячи телег, мед ленно бредут молчаливые бойцы, поскрипывают длинные колхозные арбы, в которых едут беженки. Оку танные облаками пыли, несутся по степям конские табуны. Кони связа ны поводьями — по пять, восемь, десять голов, — за ними бегут тон коногие жеребята. Старые пастухи с дорожными торбами через плечо, с длинными палками гонят стада коров и свиней, овечьи отары. Все пришло в движение, и, кажется, вот-вот снимутся с мест древние ку банские хаты, оторвутся от земли яблони и тополи, и золотые скирды соломы, и копны сена, и все это устремится вперед, вслед за люд ским потоком, чтоб не осталось вра гу ничего, кроме сожженной солн цем пустыни. Свалясь с ног от усталости, я в полдень уснул у дороги и проспал четыре часа. Когда проснулся, не мог от пыли открыть глаза. Пыль покрывала всего меня толстым слоем, и я был похож на придорож ный камень. Разбудил меня незнакомый боец- обозник. Он стоял передо мной с кнутом в руках и негромко бубнил: — Вас кличет подполковник. — Какой подполковник? — Не знаю. Раненый он. Везу я его в телеге. Вон телега на дороге стоит. Протирая глаза, отряхивая пыль, я вышел на дорогу. В телеге, накры тый шинелью, лежал знакомый мне по зимним ростовским боям подпол ковник Марченко, начальник артил лерии Иркутской дивизии, лихой офицер, цесравненный артиллерист, которого знала и любила вся наша армия. Марченко лежал на боку и смот рел на меня глубоко запавшими, не мигающими глазами. Губы его были судорожно прикушены, в волосах топорщились серые иглы репея, со ломы, травы. Силясь улыбнуться, он застонал ( и, с трудом разжав губы, сказал: — Здравствуй, друг. Скажи мне хоть ты: как там, сзади? Останови ли или нет? Задержали? Отбросили? Что мог я сказать этому жестоко страдавшему сильному человеку? Чем мог я его утешить? Ночью я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2