Сибирские огни, 1947, № 4
кто. Когда побелела луна и по лесу прошумел предутренний ветерок, щели, ходы сообщения и пулемет ные гнезда были закончены. Стар шина разрешил людям поспать, и каждый, где стоял, там и лег, ох ватив руками винтовку. Уйти в дру гое место и лечь поудобнее ни у -ко го не было сил. •-X# X- День на горе Лысой прошел спо койно. Утром бойцам раздали суха ри и пшенную кашу. Кашу принес ли в ведрах, в патронных ящиках и :в круглых коробках от немецких противогазов. В этих же ведрах и коробках доставили мутную, теплую воду (воду несли полтора километ ра по узкой кабаньей тропе, брали ее в речушке у -самой подош-вы го ры). В девятом часу кудрявый полит рук в роговых очках (ночью его вы звали в полк) принес сводку Ин формбюро и прочитал об упорных боях под Сталинградом, под Воро нежем, южнее Краснодара, — это был наш участок фронта, — под Новороссийском, на Тереке. Бойцы угрюмо прослушали сводку, не за дали ни одного вопроса, разбре лись .-по щелям и стали говорить о фронтах. Я слышал, как высокий ефрейтор -с сердитым, заросшим рыжеватой щетиной лицом, хмуро говорил ок ружившим его бойцам: — Сталинград — сейчас самое главное. Там должно все дело ре шиться. Или па-н или пропал. Еже ли Сталинград отдадим, тогда крышка, конец. -— Почему же крышка, Степанов? — возразил сероглазый боец в чер ных артиллерийских брюках, кото рыми он все время любовался. — За Сталинградом еще хватит земли. Хмурый Степанов укоризненно посмотрел на обладателя черных брюк: — Дурак ты, Вася. Хоть и хоро ший зенитный пулеметчик, а самый настоящий дурак. Разве можно нам сдавать Сталинград или, скажем, та кой город, как Ленинград? Никак, никаким образом нельзя нам остав лять такие города. А если мы эти торода, — нон-има-ешь, эти города, — сдадим, то, значит, мы ничего не удержим. — Чего ты чудишь, Степанов? — обиделся Вася. — Почему ж это нам не удержать Казань, или, при мерно, Оренбург, или Свердловск? — Дурак ты, Вася. Дурачок ты, — серьезно и тихо сказал Степанов. — Головой думать надо, когда го воришь. Отдай мы немцу Сталин град, — значит, ничего мы уже пос ле этого не удержим, ни Казани, ни Оренбурга, потому что вся наша ве ра и сила в Сталинграде, потому что каждый человек у нас знает, что нигде не может быть таких смертных -боев, как под Сталингра дом, и если мы отдадим Сталин град, — значит, немец наибольшую, самую что ни на есть лучшую силу сломил и веру нашу убил. Понятно тебе это или непонятно? — Паникуешь ты, Степанов, и все, — огрызнулся Вася. — Нет, Вася, не паникую я и стыдно мне было бы паниковать, по тому что я, брат ты мой, оборонял Сталинград еще в восемнадцатом году, когда ты пешком под стол хо дил. А тебе я растолковываю, чтоб ты понял; что есть в России такие места, на которых вся вера держит- ‘ ся. Вот, скажем, это самая гора Лы сая, на- которой мы с! тобой сидим. Должны мы подохнуть, но не допус тить к ней врага, потому что это наша позиция и нам приказано ее удержать. Но ежели, скажем, пе ребьют нас тут всех или, к примеру, сдрейфим мы, и враги займут эту гору Лысую... — Ну, и что же? — Ну, и ничего. Обидно, -конечно, будет. Расстрелять -нас надо, как сукиных сынов, за то, что мы не выполнили приказ. Но гора Лысая, это, брат ты мой, небольшая беда. От потери этой Лысой никто -веры не -потеряет. А возьми -немец Моск ву, или Ленинград, или Сталинград, тут уж совсем другое дело. Вот по чему и тревожусь я за Сталинград, вот почему и говорю, что там сей час самые главные бои идут... — Правильно, правильно, Степа нов, — заговорили бойцы. Вася пытался еще одним аргу ментом припереть к стенке угрюмого Степанова:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2