Сибирские огни, 1947, № 4

БИБЛИОГРАФИЯ Без руля и без ветрил „Омский альманах'4, книга шестая Двадцать три автора представлены в шестой книге «Омского альманаха»: про­ заики, поэты, журналисты, литературове­ ды, инженеры, врачи. В книге опублико­ вано около пятидесяти произведений са­ мых различных жанров... Но, когда, после внимательного ознакомления с содержани­ ем этой книги, вспоминаешь о прочитан­ ном, — раньше всего убеждаешься в том, что в альманахе нет центральной стерж­ невой, особо значительной вещи, вокруг которой группирозались бы остальные ма­ териалы. Обратимся к прозе, представленной рас­ сказами С. Залыгина, В. Уткова, К- Бур- дыгиной и исторической новеллой М. Юрасова и А. Палашенкова. Относительно наибольшую «жилпло­ щадь» занимают два рассказа С. Залыгина, которым, к тому же, отведено и первое место среди других прозаических произве­ дений. Не знаем, выражает ли это точку Зрения редколлегии йа творчество моло­ дого прозаика, но остановиться на них особенно подробно необходимо. ...Демобилизованный фронтовик возвра. щается в родные места. Внимательно вглядывается он в окружающее. Ему очень хочется заметить, понять, что имен, но изменилось здесь за военные годы. Он не может ответить себе на этот вопрос, хотя и чувствует перемены. Но вот про. исходит неожиданная встреча с женой, пе>. реписка с которой оборвалась год назад. Раньше Елена служила счетоводом в кол­ хозе, сейчас работает водителем катера... «Сидя в рубке, рядом с женой, которая одной рукой держала штурвал, а другой— его руку», Матвей сразу все понял: до войны Елена была «непрочной», а теперь стала «крепкой», была «сыроежкой», ста­ ла «боровиком», — вот ответ, которого искал Матвей, вот суть перемен в тылу. Таково содержание первого рассказа Залыгина — «Дома». Замысел его инте­ ресен. Но ничего, кроме явно поверхност­ ной, голой констатации общеизвестного факта, автор не дает. Этот рассказ занимает всего четыре страницы. Размер второго («Хельма») пре­ вышает печатный лист. Насквозь фальшив и надуман образ ге­ роини этого рассказа, имя которой по­ служило ему названием. Действие про­ исходит вскоре после Отечественной вой. ны. Русский офицер, по имени Леонид (от его лица ведется повествование), знако­ мится в поезде с эстонской девушкой Хельмой, возвращающейся в Таллин с физкультурного парада. Все в Хельме не­ обыкновенно: и «необычно белокурая го. лова», и фигура, напоминающая Леониду «ожившую скульптуру», и «интонации го­ лоса, которые, кажется, возможны для других только в минуты очень задушевно­ го настроения, а для нее это — обычный тон» и т. д. Еще более необычайна внут­ ренняя сущность Хельмы. Война, жизнь под гитлеровским ярмом, освобождение Эстонии Советской Армией и возрождение ее под солнцем Сталинской Конституции — все эти величайшие исторические со­ бытия проходят мимо Хельмы, не оказы­ вают ни малейшего влияния на ее состоя­ ние и настроение: «Такая она всегда. Но­ вая родина обласкала ее с первых же ша­ гов. Но приятной она была всегда. В со- r o k первом, сорок третьем, сорок пятом году. Она создана для того, чтобы быть приятной», — так рассуждает Леонид. Ни автор, пи редакция не замечают пошлости этого образа мыслей, приписан­ ного автором герою Отечественной войны: в японской литературе так говорят о гей­ шах — «она создана для того, чтобы быть приятной». Леонид убежден, что в Хельме живет какая-то неизбывная радость, которую не смогли заслонить события войны, так же, как они «не могут заслонить единствен­ ное горе одного человека» (?). Эта ра­ дость позволяет Хельме видеть в жизни только то, что ей нравится, и абсолютно игнорировать все неприятное, тяжелое... За окном поезда, идущего из Ленинграда в Таллин, развертывается жуткий пейзаж недавней войны: воронки от снарядов, искареженные танки, разрушенные здания. Когда Леонид, стоя с Хельмой у окна ва­ гона, говорит ей об этих следах войны, она удивленно отвечает: «Разве? Это интересно. Впрочем, вы военный. А я ничего не вижу!» И эта девушка кажется советскому офицеру исключительно интересным, без­ гранично привлекательным человеком. Только в последний момент Леонид убеж.