Сибирские огни, 1947, № 4

Анатолий и Марина, — кавалер, занятый рассказом, сбивался с ноги, а Марина, смеясь, видимо, журила его, — Федор, лавируя между парами, ушел к себе в комнату комитета комсомола. (Вернув­ шись, он не скоро разыскал друга. Дога­ давшись заглянуть в буфет, Федор увидел его у стойки, где продавали пиво. Анато­ лий уже расплачивался. — Ага! Вот ты где! Ну-ка, пойдем, изменник. — А ты где пропадал? Я тебя искал, искал. Давай вылезем отсюда, Федор. Ну, жара. — А Марина где? — Отбили ее у меня. Виктор отбил. Оказывается, он ревнивый страж семей­ ных устоев. Ха-ха! Подошел, расшаркал­ ся: «Неужели вам дев|ушек мало?» — Шутит он. — Надо полагать. Э, да мне пора! Отец, наверное, заждался. Постой, пойду с Мариной прощусь. Нырнул в толпу. Вернувшись, нашел Федора у выходных дверей. — Марина меня удивила, честное сло­ во. Никогда не ожидал. Думал — пу­ стенькая, хорошая девочка и все. Очень рад за тебя, Федор. И он обнял друга. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В зимние каникулы Анатолий приходил ежедневно, принося с собой свежие запа­ хи ветра и бодрящего морозца с улицы. Повозившись с Женей, уходил в ком­ нату Федора, Марина слышала его уго- варм^ощий голос: Д И тдохии. Каникулы, а ты корпишь. 31ойдо в театр. — Не могу, Толик. Надо станок за­ кончить. ' — Чахотку схватишь. — Может побщюмся? — Отойди, отойди. А то японским приемом. Анатолий был невесел. Марина знала, •отчего он невесел! — Я Марину заберу в театр. Ты не против? — Пожалуйста. Странпый вопрос... Странный вопрос! Марина сжимала ру­ ки... Как он доверчив! Как он уверен в ней! В прогулках по улицам города она и Анатолий были совсем-совсем одни, и эти встречи напоминали ей другие,^ далекие встречи с Федором. Было странным находить подобные сравнения и тем более искать в них уте­ шения, потому что Федор никуда пе ухо­ дил, был ее мужем, но такие сравиенпя сами приходили, наполняя ее чувством грусти и .жалости. То в сказанной Анатолием щутке, то г мальчишеской ею выходке (разбежится и скользнет подошвами то зеркалу замерв- шей лужи), то просто в каком-нибудь на миг запечатленном движении улицы, — нет-нет да и вспомнится далекое, милое, когда не Анатолий, а Федор шел вот тут с ней рядом. Лишь эти подробности прогулок с Ана­ толием почему-то запоминались накрепко, остальное 'все оседало смутной и смешной неразберихой слов, жестов, смеха, по­ ступков. По и в тех отчетливых подробностях был ведь прежний Федор. Его не вернешь. Да и хотела ли она теперь, чтобы тог Федор вернулся? Ей было легко и просто с Анатолием, — так же легко и просто, как с братом. Счастливым предчувствием полнились ее дни. И — странно — она не ждала нетерпеливо именно прихода Стрелецкого. — чувство ее было боль­ шее, чем простое ожидание встреч. Днем, вспомнив о нем, засмеется и вдруг потя­ нет что-то делать, куда-то итти, сказать кому-то теплые и хорошие слова. Не найдя такого дела, чтобы занять себя надолго, и сдержав в себе невысказан­ ные слова (не могла же она их поведать Федору! С ним вообще она мало теперь говорила, отделываясь односложными «да» и «пет»), Марина садилась за уроки и старательно, до -самого прихода Анатолия, занималась ими. В беседе с ним она была откровенна, как была откровенна с братом. Анатолий очень интересовался отноше­ нием Федора к ней. Марина рассказывала, но — странно — она почему-то сгущала краски, говоря, что Федор совсем забыл семью. Зачем? Сначала это показалось смешным (вот разжалобить захотела), то- том встревожило. И когда Апатолий, возмущенный, встре­ пенулся: — Я ему скажу! Семыо забывать, а? Она очень искренне обиделась на него. — Мне этого, Толя, не надо. И я про­ шу — пи слова ему об .этом. Разве я те­ бе для того говорила? — А зачем? Зачем? О, неужели он не понимает? Нет, он хитрил, задавая этот вопрос. В жарких глазах его была тоска. ** * Но Марина все-таки не понимала Ана­ толия. Он не выполнил ее просьбу. На следующий день, хотя и не прямо, но все же выразил свое возмущение отноше­ нием Федора к семье. Анатолий вызвал Федора на спор о подвижничестве, о люб­ ви к делу и упорстве в достижении цели. — Паука требует от человека всей его жизни! — говорил Федор. — Вот Горький... Павлов!