Сибирские огни, 1947, № 4

был там, «сзадй», где умер, не дрогнув, почти весь батальон, остав­ ленный, чтобы остановить и задер­ жать врага. До рассвета сражался этот обреченный батальон, а на рас­ свете немецкие танки по трупам ге­ роев вырвались на дорогу и понес­ лись к югу. — Там плохо, — тихо сказал я, — там, кажется, больше никого нет. — Никого? — удивленно и стро­ го спросил Марченко, — ты точно знаешь? — Я сказал «кажется, никого». Точно не знаю, — солгал я. Марченко страдальчески сморщил­ ся, сделал попытку подняться, за­ стонал и вдруг закричал бойцу: — Поворачивай назад! Куда ты меня везешь? Поворачивай назад! Мне надо быть там, потому что там нет никого. Потом он утих. В его широко раскрытых глазах стояли слезы. Словно оправдываясь передо мной, он страдальчески улыбнулся и ска­ зал: — Понимаешь... полгода оборонял я эти места... там похоронены мои бойцы... они не пропустили ни одно­ го немца... Помолчав, он закрыл глаза и глу­ хо пробормотал: — Дай мне водки... или нет... дай мне спирта... стакан спирта... Я поднес ему теплую от солнца флягу. Марченко долго, не отры­ ваясь, пил водку, потом, не проща­ ясь со мной, завернулся шинелью и сказал бойцу: — Погоняй... куда хочешь... Боец причмокнул губами, взмах­ нул кнутом. Звякнув упряжью, ло­ шади пошли вперед. Вскоре оку­ танная пылью телега скрылась за поворотом дороги. Я сел на какую-то грузовую ма­ шину, доверху нагруженную поло­ манными, побитыми, исковерканны­ ми велосипедами. К вечеру мы до­ брались до станицы Екатериновской.. Эта старинная казачья станица рас­ кинулась на берегу реки Ей. Улицы ее зеленеют пышными кронами ака­ ций и кленов. В камышовых ейских протоках плавают стаи белых гусей. В станице тревожно. Отступаю­ щие части не задерживаются в ней. Многие колхозники поспешно соби-. рают пожитки и уходят с армией. На полях горят подожженные кем-то огромные стога необмолоченной пшеницы. Глядя на наши обозы, у , калиток плачут молчаливые женщи­ ны. Никто из нас не подходит к этим женщинам. Опустив глаза, мы проходим и проезжаем мимо, все дальше на юг. Да и разве можно тут что-нибудь сказать? Разве мож­ но придумать слова утешения, если мы сами ничего не знаем и у нас • осталась только глухая тоска и неистребимая русская вера в то, что мы все-таки победим. Но она, наша вера, спрятана глубоко в сердце и сейчас о ней говорить — особенно этим плачущим женщинам — нелов­ ко и стыдно... Ночью, между станицами Неэама- евской и Калниболотской, нас заста­ ла страшная гроза. Я редко видел такую грозу. Казалось, все вокруг трещало, ломалось, с оглушитель­ ным грохотом раскалывалось на тысячи кусков. Ослепительно-белые молнии вонзались в землю совсем рядом. С шумом неслись по степи мутные потоки воды. Все остановилось. Машины, теле­ ги, люди, стада — все это застыло на холмах, в ярочках, на дорогах. Когда сверкала молния, на: голубо­ вато-огненном фоне вырисовывались черные контуры тяжелых, накрытых брезентом грузовиков, длинные жер­ ла пушек, мокрые лошади, согбен­ ные фигуры людей. Проходили ча­ сы, а яростная гроза не прекраща­ лась. На рассвете гроза утихла. И сно­ ва все пришло в движение. Однако, двигаться было невозможно. Гром­ ко рыча, распространяя одуряющий запах бензина, буксовали тяжелые ЗИСы. В радиаторах машин кипела вода. Во все стороны разлетались черные комья грязи. Спотыкались и падали взмыленные лошади. Еле брели промокшие до нитки люди. В лощине, между двумя холмами, образовалась «■пробка». Тот, кто был на фронте в 1942 году, во вре­ мя нашего отступления, и кому до­ велось испытать налеты вражеской авиации на скопления войск, — тот знает, что такое «пробка». После грозы по глубокой лощине бежали потоки изжелта-мутной во-1