Сибирские огни, 1947, № 3
чорт! Солдаты-то как переживали... Он помолчал с минуту, прокашлял ся и снова заговорил другим, потеп левшим и дрогнувшим Голосом: — Одно меня утешает в этой проклятой жизни, — что жинка с детьми далеко упрятаны. Сибирь! Туда ни одна фашистская сволочь не долетит. Твои ведь тоже в Сиби ри? Добро! И вдруг рассмеялся тихим счаст ливым смехом. — А ведь они там даже не пред ставляют себе всей этой чортовой музыки. Ей-богу, «е представляют! Показывал я, какое Художество мне дочка прислала? Ну, погляди! Достав из( грудного кармана бе режно сложенный листок, он протя нул его Скобликову. Красным и синим карандашом на листке была изображена комната с картой на стене, с диваном и крес лами, полосатыми как матрац. За столом говорил в телефон большего ловый человек со звездой на фу ражке и огромным, как цветок, ор деном на гимнастерке. Крупными печатными буквами внизу было вы ведено: «Папа в штабе». — Понимаешь, и шторки... штор ки даже нарисовала, — сияя в улыб ке, продолжал Уразов. — И лам почку электрическую... Сильно меня это утешило. Жинка тоже, поди, что-нибудь такое себе представляет, разве только без шторок. Как же иначе? Ведь командир батальона, — большая шишка. — Непременно сегодня домой на пишите, — снова вежливо, но нас тойчиво вставил свое Васильков. Он уже вскрывал высокую банку кон сервов зазубренной как пила фин кой, привязанной к поясу на длин ной гремучей цепочке. Скобликов написал на конверте адрес и вышел наружу. Морозные звезды сияли на небе, и, как дорож ка, посыпанная речным песком, бе лел Млечный Путь. Молчаливые, могучие, белые стояли вокруг де ревья, будто вставшие на дыбы ска зочные звери, и Скобликов поду мал, что вот такие же звезды и там, дома, в Сибири, и такая же тишина, а если выйти за город, то и лес там такой же высокий, могучий, лапча тый, и тоже весь в снегу, в инее... И еще он подумал о том, какое это огромное счастье — знать, что ни когда не завоет над тем лесом чу жой самолет, не ударят вражеские орудия, и что ради этого счастья нужно с радостью нести любую тя жесть, не пытаясь переложить на родное сердце даже малую ее часть. Он стоял долго, пока не озяб. А когда вернулся в землянку, Василь ков уже сыпал в котелок чай из бу мажного кулька, на столике на га зетном листе лежал нарезанный хлеб и стояла тарелка с консерва ми. Уразов густо всхрапывал, све сив на пол крупную волосатую руку, и широкая грудь его мерно вздыма лась под шинелью. Скобликов сел к огню и начал быстро писать. «Милая моя Танюша! После трех дней боев вывели нас на отдых. Сейчас мы в густом сосновом лесу, совсем как у нас за Ельцовкой. Воевали неплохо, выбили фрицев из деревни, за которую они очень цеп лялись. Пиши почаще. Прости, что так скоро кончаю, но почтальон торо пит, собирается на почту. Целую крепко тебя и Манютку. Не тревожься обо мне, все обсто ит отлично». Клей на «трофейном» конверте был непрочный, — «эрзац», — зло радно подумал Скобликов. Он заме нил прежнее длинное письмо новым и заклеил конверт хлебным мяки шем. Не раздумывая, бросил испи санные листки в печурку и веселые змейки огня тотчас побежали по ним. На душе стало легко и спокой но, он даже не чувствовал больше усталости, которая за полчаса до этого мешала подняться. И небыва ло родными, близкими казались ему и эта невзрачная, сырая землянка, и стройный, ладный Василек, хлопо чущий у печурки, и мудрый стар ший товарищ, спящий на нарах, ко торый вот уже много раз, сам того не подозревая, помогал ему прохо дить трудную науку настоящего му жества.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2